Я ожидал, что другие гости присоединятся к Кроули и примутся убеждать Холмса в необходимости привлечь на нашу сторону членов правительства и Скотленд-Ярд. Но они, видимо, поняли, что мой друг не из тех, кто с лёгкостью меняет своё решение, и воздержались. Кроули остыл; он потягивал вино и рассуждал о том, что с наступлением завтрашней ночи уже никто не сможет чувствовать себя в безопасности. Он лишь надеялся, что у нас достанет сил помешать Мазерсу.

Я с восторгом наблюдал за тем, как Холмс обсуждает с остальными вопросы сверхъестественного. Его позиция претерпела некоторые изменения. Холмс, безусловно, оставался скептиком, но теперь производил впечатление человека, которого всё же можно переубедить. Его интересовали законы, на которые опирался каждый участник битвы, и отличия в их методах противостояния схожим угрозам. Энтузиазм Холмса был сродни энтузиазму человека, открывшего для себя новое учение и жаждущего узнать больше. Подобное отношение к магии как к науке увлекло и Томаса Карнакки.

— Это всего лишь искажённая ветвь физики, — утверждал он. — Не сомневаюсь, в будущем многие сегодняшние тайны превратятся в достижения науки.

— И к существованию привидений мы будем относиться точно так же, как сейчас относимся к свету электрической лампочки или к сообщениям, которые посылаем друг другу по проводам, — сказал Холмс.

— Именно! — воскликнул Карнакки.

— Не могу с этим согласиться, — возразил Сайленс. — Магия — это древние, забытые людьми знания, а не навыки, которые будут обретены в грядущем. Человечеству не следовало торопиться с прогрессом: в этой слепой гонке оно потеряло то, о чём очень скоро пожалеет.

— Это правда, — поддержал его Карсвелл. — Все свои знания я почерпнул, изучая прошлое.

— Но, вооружившись этими знаниями, вы создаёте новые идеи для будущего. — Карнакки был уверен в своей правоте. — Возьмите мою электрическую пентаграмму или даже револьвер с пулями из каменной соли и серебра.

— Старые идеи с новым лоском, и ничего больше, — парировал Карсвелл.

К разговору присоединился Кроули.

— Что ж, — он взглянул на Карнакки, — я признаю достижения современной науки, но склонен согласиться с остальными. Магия — древнее искусство, она идёт из сердца, а не из головы. Это система, с помощью которой мы можем изменить реальность. И сила, необходимая для этого, живёт здесь. — Он приложил ладонь к груди.

— Магия — живое явление, — добавил Карсвелл, — нечто поднимающееся из недр земли, на которой мы стоим.

Он откинулся в кресле, повращал немного портвейн в бокале и, судя по всему, собрался рассказать нам какую-то историю.

— Впервые я познал её силу, будучи ещё ребёнком, — начал он. — Я гулял по поместью, которое теперь называю своим домом. У нас был зелёный лабиринт, — думаю, его посадили столетия назад. Круглой формы, из вечнозелёного кустарника. Сейчас за ним ухаживают, но, когда я в первый раз попал в него, это было кошмарное место. Живые изгороди разрослись вширь и ввысь, а вокруг них густо вилась ежевика — она так и норовила прицепиться ко всякому.

Мне, естественно, было запрещено входить туда (мама вечно всего боялась), но я не смог устоять.

И вот однажды, что вполне предсказуемо, я заблудился в джунглях нашего лабиринта. Не знаю, почему его так запустили. После смерти отца мама перестала следить за некоторыми участками поместья. А ещё, думаю, её пугало это место. Иногда я замечал, как она смотрит на лабиринт: будто там заключено нечто и это нечто мучительно пытается вырваться наружу.

Потерявшись в густых зарослях, я безуспешно искал выход и не переставая звал на помощь. Но вместо выхода добрался до самого центра.

Удивительно, но растительность в этом месте была не такой густой. Я сумел содрать ежевику и вьюнок с того, что находилось в сердцевине лабиринта, и увидел каменный постамент с глобусом звёздного неба. Солнце сюда едва проникало, но металл был таким горячим, что я побоялся обжечься и резко отдёрнул руку. Глобус повалился на постамент и раскололся, как яйцо… Я до сих пор помню запах, заключённый внутри шара. Казалось, он старше самого Господа. Он словно исходил из недр земли.

От этого запаха у меня закружилась голова. Оступившись, я повалился в заросли ежевики, и меня подхватили колючие ветки. Я висел над землёй лицом к небу и не шевелился, потому что боялся уйти глубже в кустарник. Колючки впивались в лицо, в руки и ноги, и я понимал, что, если стану вырываться, они сдерут с меня кожу. Моё детское сознание подсказывало: как только колючки попробуют мою кровь, их уже будет не остановить.

Я звал на помощь, я верил, что рано или поздно меня услышат — если не мама, то смотритель.

Небо над головой медленно темнело; тени деревьев и кустов вокруг становились длиннее, и я думал о том, что может прятаться в этих тенях. Я был абсолютно уверен: когда совсем стемнеет, а я так и буду висеть в этой ежевике между небом и землёй, я узнаю. Потому что свет — единственное, что удерживало этих существ. Это обитатели теней и ночи, и только солнце может испепелить их. Ещё я понимал: если меня не спасут до наступления темноты, утром искать будет некого. Меня не станет: сырые сосновые иглы утянут меня туда, где я превращусь в тлен.

И тогда я обратился к своему сознанию и представил воздух, который был выпущен из глобуса звёздного неба. Меня наполняло нечто древнее и мистическое; я чувствовал, что оно давно стремилось к этому. Я позволил ему завладеть мной. И — воззвал!.. Оказавшись в беде, я сотворил свой зов о помощи как самый громкий крик в мире, который мог бы встряхнуть весь дом вместе с фундаментом.

— И вскоре, — тут Карсвелл улыбнулся, — они пришли. Мама и смотритель неслись сквозь заросли, как слоны. Я подал голос, и меня освободили. Большие руки Перкинса подняли меня; они пахли землёй и потом.

После этого случая мама хотела выкорчевать весь кустарник, но я воспротивился. В тот день лабиринт открыл мне свой секрет и позволил впервые ощутить вкус магии.

Сейчас лабиринт ухожен, я часто сижу в его центре возле постамента с расколотым глобусом звёздного неба. Я оставил его там и запретил трогать. Это моё святилище, место, где родилась моя магия.

Карсвелл умолк. Некоторое время мы переваривали его рассказ. Первым заговорил Холмс.

— Это тоже об убеждённости, — сказал он. — Я прав? Вы были уверены, что зов будет услышан, и, когда вас нашли, вы не сомневались в том, как они это сделали.

— Вера — это ключ, — согласился Кроули, — для обеих сторон.

— Для обеих сторон?

— Вера того, кто посылает заклятие, и вера того, на кого оно направлено. Вера — это сила. Чем больше вы верите в то, что делаете, тем больше эффект от ваших действий.

— Таким образом, магия не для сомневающихся? — спросил Холмс.

— Совсем наоборот, — бестактно вмешался Карнакки. — Я бы сказал, что сомнение — характерное свойство многих любителей носить мантию и размахивать кадилом!