2. Тут выступил мой брат, затаив хитрую уловку. «Что же, – сказал он, – ты думаешь, что кто-нибудь в нашей теперешней обстановке найдет приемлемые доводы для того или иного решения нашего вопроса?» Когда Никострат с полной уверенностью ответил утвердительно, исходя из присутствия стольких филологов и политиков, брат, улыбаясь, продолжал: «Значит, ты думаешь, что по нынешнему вопросу можешь и сам удовлетворительно высказаться и других считаешь способными на это, а рассмотрение вопросов политики считаешь недоступным на том основании, что все мы немного выпили? Но с таким же основанием можно было бы утверждать, что зрению выпившего недоступны крупные предметы, а для мелких оно восприимчиво, или же что его слух недостаточен для восприятия разговорной речи, но превосходно воспринимает пение и игру на флейте. А ведь в этих случаях отчетливее воспринимается, естественным образом, полезное, чем изысканное, и было бы неудивительно, если бы за вином от нас ускользали некоторые философские тонкости, а направленное на практически важные вопросы наше соображение, естественно, должно сосредоточиться и проясниться. Так, Филипп в Херонее смешил окружающих своей пьяной болтовней, но как только зашла речь о заключении мирного договора, сразу стал серьезным, нахмурил брови и, отбросив всякие метания и вздорные речи, дал афинянам трезвый и хорошо продуманный ответ.

Впрочем, пить и пьянствовать – не одно и то же. Напившийся до потери соображения должен прежде всего проспаться. Но люди разумные и только выпившие несколько больше обычного могут не опасаться, что их покинет соображение и память. Видим же мы танцоров и музыкантов, не хуже справляющихся со своим делом на симпосии, чем в театре, обладание опытом поддерживает и тело и разум в их обычной деятельности.

Многим вино придает больше смелости и решимости, которые чужды неприятной дерзости, располагает к самоуверенности и сообщает убедительность. Так, Эсхил, по преданию, писал свои трагедии, вдохновляясь вином. Горгий назвал одну из них, „Семеро против Фив“, исполненной Ареса, но это неверно: все они исполнены Диониса. Платон говорит, что вино имеет свойство разогревать душу и вместе с ней тело. Оно расширяет поры, по которым проникают в нас все образы, и вместе с тем помогает находить слова для их выражения. Ведь у многих творческая природа в трезвом состоянии бездеятельна, как бы застыла, а за вином они вдохновляются, уподобляясь ладану, который, разогревшись, источает аромат. Вино прогоняет робость, которая как ничто другое связывает на совещании, почитает многие другие душевные препятствия, противодействующие благородному честолюбию. Порождая свободоречие, ведущее к нахождению истины, вино вместе с тем разоблачает всякое злонравие, позволяет обнаружить всякую сокрытую в душе того или иного порочность, а без этого не помогут ни опытность, ни проницательность. Но многие, следуя первому побуждению, достигают большего успеха, чем те, кто хитрит, скрывая свои помыслы. Итак, не следует бояться того, что вино возбуждает страсти: дурные страсти оно возбудит только у дурных людей, суждение которых никогда не бывает трезвым. Феофраст называл цирюльни трезвенными симпосиями – так много в них всегда разговоров; мрачным трезвенным опьянением можно назвать состояние, в котором пребывают грубые души, смущаемые гневом, зложелательством, сварливостью и другими низменными страстями. Вино скорее притупляет, чем обостряет эти страсти и делает этих людей не глупцами, а простыми и бесхитростными, не пренебрегающими полезным, а способными предпочесть должное. Те, кто хитрость принимает за ум, а мелочность за благоразумие, считают, конечно, признаком глупости высказать за вином свое мнение открыто и беспристрастно. Но древние судили иначе: бога Диониса они наименовали Освободителем и Разрешителем, уделяли ему большое место в мантике не за „вакхическое исступленное“ его качество, как выразился Еврипид, а за то, что он, изымая и отрешая от нашей души все рабское, боязливое и недоверчивое, дает нам общаться друг с другом в правдивости и свободоречии».

Афиней из Навкратиса в Египте, живший на рубеже II–III вв. н. э., – автор, который продолжает традицию «Застольных бесед». Правда почти за столетие, прошедшее со времени жизни Плутарха, интеллектуальная и культурная ситуация изменилась. Восстановление старинных греческих нравов так и осталось лозунгом: жизнь слишком далеко ушла от эпохи Солона и Перикла. Застолья перестали быть одним из видов социального клея и дионисийской практики. Значительно большую роль теперь играли религиозные сообщества, которые заменили собой бывшие греческие «гетерии». В итоге симпосий превратился в место, где люди демонстрировали не верность старинному укладу жизни, а собственную эрудицию, причем по самым различным предметам. Начитанность становилась чем-то более ценным, нежели философская или даже житейская мудрость.

Пиры, подобные изображенным Афинеем, вообще являлись виртуальными событиями. Афиней предлагает нам понаблюдать за воображаемой беседой 30 (!) ученых мужей, собравшихся в доме некоего римского администратора, посвященной всевозможным темам – питания, празднеств, исторических событий, этимологии, грамматики. Пространство симпосия превращено Афинеем в место, где торжествует чистая ученость.

«Пир мудрецов» – это своеобразная познавательная «смесь», из которой желающие могут почерпнуть разнообразную информацию о жизни, быте и интересах античных людей, о литературе, которую они читали. Однако от Афинея не следует ждать каких-то духовных или культурных откровений, – да, собственно, и подтверждения верности ценностям, заявленным Платоном и поднятым на щит Плутархом.

Однако труд Афинея, тем не менее, имеет огромную историческую ценность. Это свидетельство об эпохе, ее характере и образованности. Афиней упоминает и цитирует множество авторов, информация о которых сохранилась лишь благодаря его сочинению.

«Пир мудрецов» – важнейший источник по истории античного виноделия. Современные карты распространения древних виноградарских хозяйств составляются в значительной мере именно на основании свидетельств Афинея. В его книге приведены разнообразные описания типов вина, алкогольных пристрастий, которые питали различные писатели, политики, да и целые народы. Здесь мы находим и ценные свидетельства об обрядовой стороне потребления вина – от изображения легендарных пиршеств (в том числе свадебных) до описания увеселений, сопровождавших винопитие, – танцев, музыки, игры в коттаб.

Ниже процитировано несколько фрагментов из первой и второй книг Афинея (которые сами сохранились не в полном объеме, – и то лишь благодаря поздним византийским авторам), дающих представление о темах, которые в античном мире были связаны с винопитием.

Пиндар восхваляет

Эрбул же пишет:

Те же стихи можно найти у Алексида; у него только вместо «всегда в чести» поставлено «в большой чести». Старое вино, действительно, не только приятнее на вкус, но и гораздо полезнее для здоровья. Ибо оно лучше помогает усвоению пищи, а будучи составленным из более тонких частиц, быстрее выводится из организма; кроме того, оно взбадривает тело, улучшает состав крови, благотворно для кровотока, а также улучшает сон. Гомер хвалит вино, которое допускает значительное разбавление водой, как, например, вино Марона; а много воды нужно именно старому вину, так как с годами оно становится крепче. Некоторые даже толкуют бегство Диониса в море, как свидетельство давнего знакомства [древних] с виноделием, – ибо вино действительно приобретает приятный вкус после разбавления его морской водой. Хвалит Гомер также темное вино и часто называет его багряным. Оно очень крепкое, и действие его – долгое. Феопомп пишет, что темное вино впервые появилось у хиосцев, потому что заселение этого острова возглавлял сын Диониса Энопион; от него-то они первыми и научились разводить виноградную лозу и ухаживать за ней, а затем передали искусство виноделия остальным племенам. Белое вино – cлабое и нежное, а желтое из-за своей сухости легко усваивается.