Ее руки вдруг задрожали, да так, что она уронила карандаш на пол машины и ухватилась за руль, чтобы унять дрожь. Она судорожно вздохнула и в данный момент сама не смогла бы сказать с уверенностью, в чем дело, — то ли это был страх, оставшийся после того, что случилось в баре, то ли страх новый, порожденный словами, которые она только что написала на странице лежавшего перед ней блокнота, или, что хуже всего, и то и другое.

Небольшой кабинет агента Мартина находился не в Главном управлении Службы безопасности, а двумя этажами выше, над детским садом для детей сотрудников общественных учреждений. В этом кабинете агенту Мартину и Клейтону и предстояло заниматься расследованием. Там были два компьютера, стеллажи с папками, безопасная телефонная линия и электронный дверной замок, настроенный на их отпечатки руки, чтобы никто не мог туда войти без их ведома. На одной из стен висела топографическая карта Пятьдесят первого штата, а рядом — доска наподобие школьной, на которой можно было писать мелом. Для них были приготовлены одинаковые рабочие столы из металла, выкрашенные в оранжевый цвет, небольшой деревянный общий стол для совещаний, холодильник и кофеварка; еще имелась смежная комната с двумя складными кроватями, душем и туалетом. Все было функционально, ничего лишнего, и Клейтону это понравилось. А когда утром он сел за компьютер, то обнаружил, что в кабинет долетают голоса играющих детей, проникая даже сквозь звукоизоляцию перекрытий. От них потеплело на душе.

К поставленной перед ним задаче он подошел с двух сторон.

Во-первых, нужно было проверить, в самом ли деле человек, который за последние двадцать пять лет оставил в безлюдных местах распростертые тела трех жертв, — это его отец. При мысли об этом Клейтон почувствовал, как поплыло перед глазами. «Что ты знаешь об этих преступлениях? — спрашивал педантичный ученый, сидевший внутри. — Только то, — отвечал он самому себе, — что все три тела лежали в одной и той же характерной позе, так что с точки зрения теории вероятности не приходится сомневаться в том, что все три жертвы погибли от рук одного маньяка». Не сомневался Клейтон и в том, что его напарник по расследованию одержим первым из этих убийств, так как, по всей видимости, нечто с ним связанное нанесло ему двадцать пять лет назад — по каким-то, пока не выясненным причинам — тяжелую психическую травму.

Джеффри тяжело вздохнул.

Вопросов у него было столько, что, начни он их сейчас задавать, он пропал бы под этой лавиной. Джеффри мало знал о первом убийстве, еще меньше о том, каким образом агент Мартин оказался с ним связан, и еще меньше — каким образом с ним был связан отец. Джеффри не хотел этих вопросов и боялся ответов, которые могли оказаться более чем неприятными. Джеффри заметил, что он спорит сам с собой. Сознание раздваивалось, но обе его половинки будили в душе самые мрачные кошмары.

Ему вспомнилась встреча с тремя важными шишками — с Мэнсоном, Старквезером и Банди. «По крайней мере, мне хорошо заплатят за то, что я узнаю правду о своем прошлом», — подумал он.

Вся парадоксальность ситуации состояла в том, что она была одновременно и почти нелепой, и почти невыносимой.

«Найти убийцу. Найти отца… Найти убийцу — оправдать отца?»

Ему стало нехорошо.

«Да уж, ну и наследство старик мне оставил», — подумал он. И произнес вслух:

— «А теперь приступим к чтению завещания. Моему сыну, о котором я давно не имею никаких известий, оставляю все свое…»

Он остановился на полуслове. Что оставляю? В чем именно заключалась последняя воля отца?

Джеффри молча смотрел на документы, лежавшие перед ним на столе. Три преступления — три папки. Он только теперь начинал понимать, в какую ловушку он угодил. Кстати, второй аспект расследования, с которым ему предстояло иметь дело, также ставил перед ним непростую задачу. Кто бы ни совершил эти преступления, убийцу нужно было найти. Но каким образом? Ученый, сидевший внутри его, настоятельно требовал плана работы со списком задач в порядке их приоритетности.

«Ну, с этим-то я должен справиться, — подумал Джеффри. — Должен же быть какой-то порядок действий. Но как заранее понять, что тут сработает, а что нет? Вот в чем проблема».

Потом он сообразил, что нужно составить два плана. Потому что поиск отца — покойного, как полагала часть его «я», уверенная, что отец ушел из жизни их семьи четверть века назад и вскоре после того умер безвестной и одинокой смертью, — представлял собой совсем другое, отдельное расследование, которое должно было идти параллельно поискам неизвестного им убийцы, имя которого еще предстояло определить.

«Вот вам и еще одна парадоксальная ситуация, — подумал он. — Для агента Мартина и безопасности штата положение значительно упростится, если все три преступления совершил действительно мой отец». И он в уме сделал пометку, что власти при каждой представившейся возможности станут подталкивать следствие именно в этом направлении. Собственно, предполагаемое родство с убийцей и послужило формальным поводом для его приглашения. И вероятность того, что маньяком может оказаться совсем другой человек, ни имени, ни внешности которого никто не знает, стала бы для властей штата худшим из возможных кошмаров, потому что никому не известного человека было бы куда сложнее выследить и поймать.

Конечно же, он понимал, что, так или иначе, для поимки преступника ему понадобится хорошо изучить его, узнать всю подноготную, все подробности совершенных им преступлений и это должно привести к глубокому пониманию личности этого человека. Если он поймет все его движущие мотивы, то сможет соединить свое знание с полученными свидетельскими показаниями и уликами, чтобы лучше понять, в каком направлении вести поиски.

Он сам и желал принять участие в расследовании, и боялся его. Ему приходило в голову, что он в чем-то сродни тем фанатикам от науки, которые готовы впрыснуть себе бациллу какой-нибудь опасной тропической инфекции, чтобы как следует изучить, какое воздействие она оказывает на человеческий организм, и до конца понять непростую природу вызываемого ею заболевания.

«Почувствуй сам жажду убийства, и тогда поймешь, что движет маньяком».

С энтузиазмом старательного студента, который честно прослушал все лекции и теперь готовится к выпускному экзамену, Джеффри принялся перечитывать содержимое папок по всем трем убийствам, отложив стенограммы допроса на потом.

Наконец он взялся за стенограммы и почувствовал внутри зловещую пустоту. Он словно слышал голос отца — беззаботный, саркастический, дерзкий, иногда сердитый, — легко и непринужденно проникавший сквозь толщу лет. На пару секунд Джеффри отвлекся от чтения и подумал: «А собственно, чем мне запомнился его голос?» А запомнился он тем, что в нем всегда слышался скрытый гнев. Кричал ли он когда-нибудь? Нет, никогда. Но лучше бы он орал. Отец замолкал, и это было хуже всего.

Его голос звучал в ушах:

«Почему вы решили, что я должен вам помогать, детектив? Почему вы думаете, что я захочу играть в вашу игру?»