– Да, – произнес Аннибал, обрадованный его интересом. – А их семьи в домах призрения.

– Вы и их привезли? – бледные брови подскочили. – Из милосердия?

– Нет, – мгновенно отверг это предположение Аннибал. – Они могли тоже заразиться, и тогда болезнь проявится и у них. Когда удаляешь опухоль, нужно вырезать всё полностью – саму опухоль и здоровые ткани вокруг неё.

Камерленго презрительно скривил губы, услышав эту метафору.

– Понятно. И что же, болезнь у них проявилась?

– Пока нет.

Камерленго казался довольным.

– А как вы лечите больных? Насколько я понимаю, вы не одобряете снадобий Валнетти?

– «Уксуса четырех разбойников»? Нет. Я считаю его несколько… старомодным. Я лечу своих пациентов с помощью последних хирургических методов – я прошел обучение в Падуе.

Камерленго кивнул.

– К слову, я разделяю доказанные теории Галена, которые, как все мы знаем, истинны: четыре типа темперамента и соответствующие им жидкости в организме (кровь, флегма и желчь), а также необходимость балансировать их. Я прикладываю пиявок, чтобы удалить излишние жидкости, а также начал вскрывать опухоли, появляющиеся в паху и подмышках. Это имеет благотворное действие.

Вдруг ему показалось, что он слишком много сказал камерленго.

– Смерти были?

– Пока нет.

– А семьи больных? Вы принимаете меры, чтобы уберечь их от заражения?

– Конечно. Мы изолировали инфекцию и принимаем определенные меры, чтобы миазмы не вырвались на свободу. К примеру, здесь есть дымовая комната, через которую я прохожу каждый раз, входя в больничные помещения или выходя из них. И ещё одна яма с известью и поташем около дверей.

– А вы согласны, что эти меры можно применить в отдельном доме?

– Конечно. – Аннибал начал догадываться, куда ведут эти вопросы, и осмелел настолько, чтобы самому задать вопрос. – Вы желаете, чтобы я лечил дожа?

– Нет, нет. Он не опасается за свое здоровье. Но есть один человек, который очень важен для него, человек, который должен остаться жив – любой ценой.

Чья жизнь могла быть драгоценнее для Венеции, чем жизнь дожа? Аннибал задумался.

– Вы гадаете, кто это? – камерленго, казалось, был не в силах изменить своей привычке постоянно задавать вопросы.

– Да.

– Его зовут Андреа Палладио.

Это имя отозвалось где-то в закоулках памяти Аннибала.

– Архитектор? Но почему?

– Мой господин дож поручил ему построить храм на месте старинного монастыря на острове Джудекка – на руинах, где когда-то, в дни чумы, произошло чудо – с колодцем, который благословил Бог. Сеньор Палладио должен построить церковь столь величественную, чтобы смягчить Божий гнев, тогда Он отвратит Свою месть от Венеции.

Аннибал еле сдержался, чтобы не усмехнуться.

– Вам это кажется странным? А дож верит – при всем уважении к вам – что Господь Всемогущий имеет больше шансов спасти город, чем врачи – по крайней мере, те, с которыми он встречался. – Камерленго не признался, разделяет ли он сам веру дожа; он прибыл сюда, чтобы выполнить волю своего господина, и он это сделает.

– Однако ему всё же нужен врач, которому он мог бы доверять, чтобы защищать архитектора от чумы, пока он не завершит работу.

– Он здоров? Архитектор?

– Думаю, в целом да. Он в преклонных годах, но разве не всех нас ждет это несчастье?

Аннибал посмотрел на Тезон и подумал о больных, находящихся там. Какая нелепость – каждый день ездить к здоровому человеку, в то время как у его пациентов уже стали чернеть пальцы и появились нарывы чумы. Он встал, внезапно потеряв терпение.

– Благодарю за великую честь, оказанную мне, но, к сожалению, вынужден отказаться. Я не могу тратить время на здоровых.

Камерленго взглянул на него, щуря голубые глаза от солнца. Он не стал спорить, а задал ещё один вопрос:

– Что я вам сейчас отвечу на это?

Аннибал посмотрел в сторону ворот на фалангу стражников, которые ни разу не пошевелились в течение всей беседы. Он перевел взгляд на камерленго, безмятежно сидевшего на покрытом мхом столпе, который казался таким же неподвижным, как и его каменная скамья. Аннибал опустился рядом с ним, подавленный.

– Вы скажете, что я не имею никаких прав на этот остров и должен убраться отсюда вместе со своими пациентами и их семьями, и что меня заберут ваши стражники.

– А если вы согласитесь лечить архитектора?

– Я смогу сохранить остров и больницу и спокойно работать до тех пор, пока служу сеньору Палладио.

– Совершенно верно. Поздравляю вас, вы так быстро всё поняли, – камерленго опустил руку в свой кожаный рукав и достал металлическую плашку. – Это, – сказал он, – печать моего господина дожа. Можете предъявлять её в любое время во всех своих делах в любой части города, и будет так, словно ваше слово – его слово.

Аннибал взглянул на печать, лежавшую у него на ладони: изысканное медное изделие в виде круга с изображением дожа и крылатого льва, завершенное петлицей из темно-красной ленты. Он взвесил печать в руке. Камерленго знал, что Аннибал согласится на его предложение. Наконец он поднялся.

– Итак, всё улажено. Вы едете со мной? – это был не вопрос.

– Я должен проинструктировать своих помощников, – предусмотрительно произнёс Аннибал. Он не назвал сестёр Мираколи, поскольку не был уверен, что они покинули город вполне легально.

– Хорошо.

Аннибал нашел Бадессу и сказал ей, что вернётся к вечеру, а затем последовал за камерленго на галеру. Когда стражники опустили весла на воду, он смотрел, как удаляется остров, и тревожное беспокойство сжало его сердце. Он не понимал, что происходит, – никогда раньше с ним не происходило ничего подобного; но когда галера устремилась прочь от острова, ему показалось, что он испытывает нечто схожее с тоской по дому.

Прошло не меньше недели, прежде чем Фейра встретилась со своим хозяином.

Она видела доказательства его присутствия – чертежей становилось больше, менялись композиция и перспектива. Тарелки и стаканы опустошались и отправлялись на кухню. Но её первая встреча с ним оказалась более драматичным событием, нежели случайно брошенный взгляд в коридоре или в дверях комнаты.

В доме с золотым циркулем самой большой ценностью был свет. Фейра была обязана вовремя менять свечи в подсвечниках и следить за тем, чтобы под ними всегда стояли подставки для стекающего воска, дабы он не капал на драгоценные чертежи, а также пополнять запасы сала и чистить бесчисленные лампы. Хозяин мог сесть за работу в любой час, и даже темной ночью в комнате должно быть светло, как днем. У неё была ещё одна неизменная обязанность – вечером приносить в мастерскую архитектора огромный прозрачный стеклянный сосуд, наполненный до краев водой, – аквариум. Она знала его назначение и восхищалась его свойствами: если за стеклянным пузырем поставить свечу, вода начинает играть роль линзы; свет от огня свечи усиливается, проходя сквозь воду, и полностью освещает рабочий стол.