и я смутно уловил аромат мирры и нарда. На какой-то миг я потерял сознание, а когда после небольшого перерыва снова пришел в себя, жрец держал в руке забрызганный кровью нефритовый нож, и я почувствовал, что мне разрезали грудь. Затем он снова использовал хлороформ, а Хатасу нежно сжала мою ладонь. А дальше вся картина померкла перед моими глазами и я провалился в казавшийся бесконечным сон.

Первые впечатления после пробуждения заставили меня поверить, что тысяча лет миновала и я вернулся к жизни, чтобы пировать вместе с Хатасу и Тутмосом в пирамиде Абу-Илла. Но, поразмыслив хорошенько и осмотрев обстановку, я убедился, что лежу в спальне отеля «Шеппард» в Каире. Вместо жреца надо мной склонилась медицинская сестра, но я не заметил никаких признаков присутствия Эдиты Фитцсимкинс. Когда же я вознамерился выяснить свое местоположение, мне решительно заявили, что я только что оправился от жестокой лихорадки и потому разговаривать мне запрещено, чтобы не подвергать свою жизнь опасности.

Чем завершилось мое ночное приключение, я узнал лишь несколько недель спустя. Не обнаружив меня поутру на пароходе, Фитцсимкинсы поначалу решили, что я сошел на берег для ранней прогулки. Но после того, как прошло время завтрака, ланча и обеда, они начали беспокоиться и разослали людей во все стороны на мои поиски. Кто-то из разведчиков случайно проходил мимо пирамиды и заметил, что один камень у северо-восточного угла развернут так, что открывает ранее неизвестный проход внутрь сооружения. Побоявшись войти туда в одиночку, он позвал своих друзей, и вместе они прошли сначала по темному коридору, затем через вторую дверь, пока не оказались в центральном зале. Там феллахи и отыскали меня. Я лежал на земле, истекая кровью из раны на груди, и к тому же пребывал в острой стадии малярийной лихорадки. Феллахи принесли меня на пароход, а Фитцсимкинсы незамедлительно отправили в Каир, где я мог получить надлежащее лечение и уход.

Поначалу Эдита была убеждена, что я пытался покончить с собой, не в силах вынести чувства вины за причиненную ей боль, и потому решила с предельной заботливостью ухаживать за мной вплоть до моего выздоровления. Но вскоре поняла, что упоминания в бреду о некой принцессе, с которой я, очевидно, находился в неожиданно близких отношениях, помимо всего прочего, связаны и с нашим casus belli[32] — танцовщицами из Абу-Иллы. Но даже это испытание Эдита сумела бы вынести, приписав мое нравственное вырождение и покровительственное отношение к непристойному зрелищу первым симптомам начинающейся болезни, если бы не резкие и отнюдь не лестные намеки на ее внешность в весьма невыгодном сравнении с незнакомой принцессой… Такое она, скажу вам прямо, уже никак не могла простить и внезапно уехала вместе с родителями из Каира в Ривьеру, оставив язвительную записку, в которой обличала мое вероломство и бессердечие во всех цветах девичьей велеречивости. С тех пор я больше не виделся с ней.

По возвращении в Лондон я предполагал представить в Общество древностей отчет об этом происшествии, но друзья отговорили меня по причине их явной неправдоподобности. Они утверждают, что я, скорее всего, пришел к пирамиде уже в состоянии горячки, случайно нашел вход и упал в изнеможении, добравшись до центрального зала. В ответ я бы хотел обратить внимание на три обстоятельства. Во-первых, я, вне всяких сомнений, обнаружил никому прежде не известный проход, за что получил позднее золотую медаль Хедивского общества[33], и сохранил об этом отчетливые воспоминания, ничуть не отличающиеся от воспоминаний о дальнейших событиях. Во-вторых, в моем кармане осталось кольцо Хатасу, которое я снял на память с ее пальца, перед тем как принять хлороформ. И в-третьих, жрец нанес мне рану нефритовым ножом, и шрам на груди заметен до сих пор. Абсурдную гипотезу моих друзей-медиков о том, что я якобы поранился, упав на острый край скалы, я должен сразу отмести как не достойную даже минутного рассмотрения.

У меня иная теория, и состоит она в том, что жрец не успел завершить операцию; возможно, его спугнуло появление разведчиков, посланных Фитцсимкинсами, и мумии приблизительно на час раньше времени улеглись в свои саркофаги. Во всяком случае, все они уже выстроились там ровными рядами, когда феллахи вошли в зал.

К несчастью, правдивость моего рассказа можно будет подтвердить только через тысячу лет. Но поскольку один экземпляр этой книги сохранят для потомков в Британском музее, я со всей серьезностью призываю будущее человечество проверить мои слова и направить делегацию археологов к пирамиде Абу-Илла в последний день декабря две тысячи восемьсот семьдесят седьмого года. Если они не обнаружат Тутмоса и Хатасу пирующими в центральном зале в точности так, как описано в моей книге, я с легким сердцем признаю, что моя история о новогодней ночи среди мумий — не более чем пустая галлюцинация, не заслуживающая никакого доверия со стороны научного мира.

Перевод Сергея Удалина

IV. Красное и черное. Легенды коренных американцев и афроамериканцев

Л. Фрэнк Баум. Зачарованный бизон

Да, это тот самый Лаймен Фрэнк Баум (1856–1919), который создал мир страны Оз с его Волшебником, Изумрудным городом, Страшилой, Железным Дровосеком и многими, многими другими. Поэтому Баума тоже можно не представлять современным читателям: прошло то время, когда мы были знакомы с ним только по «клонам» его произведений, отраженных в гораздо менее масштабном и насыщенном цикле Волкова.

Но Баум иногда уставал быть, как он сам говорил, «придворным историографом страны Оз» и создавал фантастические сказки иного рода. Часть из них базируется на европейской мифологии, часть — на преданиях коренных американцев.

В какой степени «Зачарованный бизон» является индейской легендой — конечно, литературно обработанной, но все же восходящей к фольклору Великих Равнин? Трудно сказать… С одной стороны, у Баума был длительный период знакомства с этим краем, еще не переставшим быть фронтиром: первые очертания «волшебной страны», пока еще безымянной, сложились именно в те годы. С другой — индейцы большинством тогдашних поселенцев воспринимались как враги, и Баум вполне разделял эту точку зрения. С третьей — легенды и предания порой, незаметно для участников вековечных конфликтов, перескакивают и не через такие барьеры.

Так что перед нами, видимо, «синтетическая легенда»: предания краснокожих, увиденные глазами бледнолицего и не просто записанные, но заново написанные его рукой.

Этот рассказ повествует о царственном племени окколом, могучих бизонов, которые некогда господствовали над всей западной областью прерий. Их было семь сотен — огромных мохнатых созданий; они паслись вместе и никого не боялись. Пределы их владений были хорошо