– Не только это не ясно. В этих убийствах и другие загадки имеются, – машинально ответила Катя. – Мы разбираемся.

Он снова глянул на нее сверху вниз, и в его взгляде явно сквозило: уж вы-то разберетесь...

– Труп куда нести? Прямо на сцену?

Это прозвучало... в этой комнате на первом этаже с зарешеченным окном, еще хранившей в себе застоявшийся водочно-чесночный запах... это прозвучало, как...

– Что ж вы так побледнели-то, девушка? Это ж просто реквизит, – шепнул Константин Мартов на ухо Кате.

А она...

Стыд и позор...

– Минералки дать?

– Н-нет, да, спасибо, дайте.

– Присядь-ка...

Он вышел, через минуту вернулся с бутылкой воды и стаканом. Смотрел, как Катя пьет минералку.

– Ну что, лучше вам?

– Что это за реквизит такой у вас? – Катя встала.

То была лишь минутная слабость. Все, она уже взяла себя в руки. И пусть этот хмырь... этот тип, от которого разит коньяком, не ухмыляется так...

– Взглянуть желаете?

– Да, желаю.

– Тогда заранее приглашаю вас на премьеру. Это наш спектакль «Вишневый сад».

На маленькой сцене с раздвинутым бархатным занавесом двери распахнуты в цветущий белый сад.

Декорации... задник размалеванный...

А посредине на скамью рабочие укладывали раздувшееся, изуродованное тлением тело. Старая ливрея, клочки седых волос, пальцы, скрюченные, как когти. Труп... нет, весьма натуралистично выполненный муляж.

– Говорят, у каждого свой «Вишневый сад». Это вот моя версия.

– Ваша? – Катя смотрела на труп.

– Наша, нашего театра... Это, как вы, может, догадались, Фирс, лакей. Служил, служил, а потом его бросили умирать в запертом доме. Наш спектакль начинается с конца пьесы. Когда они все... все эти люди, устав от всеобщего воровства, от лжи, от собственной трусости и никчемности, снова возвращаются домой, к своим пенатам, в свою нору – больше-то им просто некуда деваться, – открывают запертые наглухо двери, а тут сюрприз – мертвец из прошлого, гнойный и вонючий... бедный старик, жертва их равнодушия... в общем-то случайная жертва... хотя, по моему мнению, это почти непредумышленное убийство, даже хуже, чем убийство, полный пофигизм.

– Уйдут ваши зрители с премьеры, прямо с середины первого действия. И потом никто не пойдет смотреть такой «Вишневый сад».

– А мы сюрпризик еще один имеем на этот случай – сцену с раздеванием, стриптиз... ну это когда Раневская вечер в поместье устраивает... стриптиз и что-то вроде парижского борделя. А Шарлотта, гувернантка, будет лесбиянкой в мужском костюме. Придут смотреть из одного только любопытства.

– Скамейка на сцене точно такая же, что и на бульваре, – сказала Катя.

– Заметили? Сегодня утром привезли, в свете последних событий очень актуальная деталь, – Мартов усмехнулся. – Босс наш позвонил и лично распорядился. В чем в чем, а в этом ему не откажешь – в умении быстро и точно подбирать детали.

– А кто хозяин театра?

– Сын той самой женщины, которую убили. А вы не знали? У нас тут все это знают. Савелий Аркадьевич приезжал вчера вечером, распорядился, собирается прощание с матерью и поминки делать здесь, в нашем театре. Он приемным сыном был, и они не ладили, но смерть... такая смерть все стирает, предает забвению.

– Кадош хозяин театра?

– Да, ему вообще много чего принадлежит – клуб здесь рядом, несколько кафе. Я не хотел вам говорить, думал, это к делу не относится, да и вы в курсе, наверное, – вы, милиция.

Катя смотрела на Мартова, на муляж там, на сцене. Свидетель, надо же... Таким тоном он все это сейчас вещает... Нет, проверять, проверять немедленно на причастность и тебя тоже. Вон ты, оказывается, какой осведомленный во всем.

– А вам не кажется, что вы тут с этой вашей постановкой тоже решили «напугать Москву»? – спросила она.

Мартов равнодушно пожал плечами – вам виднее, и вообще что за странный такой разговор... Не видите разве – мы тут дело делаем, нам некогда. Лицо его стало другим, как будто погасло, словно он разом потерял интерес и к происходящему, и к своей досужей собеседнице.

Вернувшись домой, Катя весь вечер допоздна провисела на телефоне, ей не терпелось изложить свои соображения и подозрения по поводу беседы со свидетелем, представшим вдруг в столь неожиданном свете. Но мобильный капитана Белоручки был все занят, занят. Можно было бы понять, если бы Лилька вообще отключила связь – все же суббота, выходной, но... Какие, к черту, выходные, когда такие дела в Москве творятся! Катя знала – капитан Белоручка где-то интенсивно «пашет» в составе следственно-оперативной бригады, созданной по делу «убийцы на бульваре», – проверяет, перетрясает подучетный контингент, встречается с агентурой...

Да, да, скорее всего, а в таких делах всякие-разные посторонние звонки – лишь досадная помеха.

Но Мартов! Тогда ночью в фойе Катя и внимания-то на него не обратила особо, а сейчас он категорически не нравился ей, почти так же, как и Савва Кадош. Тот сатанист (вроде как по оперативным данным, хотя пока эти сведения толком ничем еще не подкреплены), неформальный лидер какой-то то ли оккультной, то ли экстремистской секты, а этот театральный продюсер пьесу Чехова патологически уродует! И труп-то у них на сцене жуткий, натуралистичный, где такой только изготовили – прямо со знанием дела, и скамейка такая же, как на бульваре... Но скамейку Кадош приказал привезти в театр... Ну и что, а зато у этого Константина Мартова такой вид был, когда он... «Минералки дать?» – прошипел в ухо, как змей. Нет, это он сказал нормально, даже сочувственно, зато потом... И спиртным от него разит. По Уголовному кодексу, «состояние алкогольного опьянения» – отягчающее обстоятельство. Однако... однако маньяки, настоящие маньяки, практически не пьют, и это факт установленный.

Интересно, а тот повар из ресторана «Беллецца», которого она еще в глаза не видела, отрекшийся фактически от знакомства с потерпевшим Колобердяевым, – у него как по части коньяка и водки? «Ничего не знаю, не впутывайте меня в это дело»...

Как это консультант из семинарии говорил: слепые, глухие, ничего не хотят знать, понимать, видеть, к таким вот римлянам и было обращено послание апостола. А теперь мы вот в этой роли слепых и глухих. И убийца, чтобы встряхнуть нас, заставить себя слушать, убивает и уродует, оставляет свои кровавые знаки на мертвых телах.

Мартов? Повар? Или кто-то еще? Спрятавшийся до поры до времени в миллионном мегаполисе, в Третьем Риме?

И как эти, с Петровки, сумеют найти его, вычислить? Проверять всех на идентичность оставленных на месте происшествия следов? Сотню за сотней, тысячу за тысячей – сколько времени на это уйдет? Кадоша проверили, теперь очередь остальных...