Поручик неплохо показал себя в деле, но 4 июня 1770 г. совершил самое страшное в глазах Суворова преступление: опозорил русское оружие поражением. Он «безрассудно и беспорядочно вступил в дело с мятежниками, разорил малолюдный эскадрон, погубил наших около пятидесяти человек и потерял одну чугунную пушку». Дело было так.

Узнав о вторжении в Люблинский район отряда мятежников, поручик с отрядом в 70 драгун, мушкетер и артиллеристов с пушкой бросился ему наперерез и занял местечко Фрамполь. «В это местечко, — с гневом пишет Суворов, — вступил он того 4-го числа около полудня столь нерадиво, что возмутители, шедшие другой дорогой, близко от него, его усмотрели. Они были под командой их полковника Новицкого в числе меньше 300 коней, и можно ли поверить, чтоб Веденяпин с семидесятью человеками и пушкой их не разбил в мгновение ока! — Тем, которые от капитана Голяшева бежали и также почти капитана Дитмарна испугались!»

Капитан Голяшев уже заставил полковника Новицкого изменить маршрут и гнался за ним. Поразив конфедератов в деревне Старые Соли, он послал к Фрамполю в помощь Веденяпину капитана Китаева. Капитан Суздальского полка Дитмарн, по словам Суворова, стал портиться с момента, как полком (с 5 января 1770 г.) начал командовать полковник Штакельберг. Он не только «забыл» посылать отчеты об обстановке Суворову, но и сам не знал, в каких силах противник и что делают отряды с соседних постов. Он вообще полагал, что ловит восьмерых мятежников! «Удивительно, — писал Суворов, — что наш бывший исправный Дитмарн с десятью казаками вместо восьми мятежников наезжает на всю их большую шайку и… что о их множестве не уведомлен, не знает, откуда возмутители зашли, как с ними Голяшев… от него… миль от восьми до девяти дерется». Дитмарн получил от Суворова выговор, хотя он с десятью конниками прогнал всю шайку мятежников.

Всюду поражаемый Новицкий с 300 всадниками вылетел прямо на Фрамполь, где ему должен был прийти конец, «если бы недоведомым нам Божиим определением Веденяпин разума не потерял под Франполем». Поручик действительно явил миру чудо. Получив известие о приближении конфедератов от пикета казаков, он, «подхватя несколько драгун, которые ему первые в руки попались, бросился на них на палашах. Подскакав, опустил палаши и, выстреля из пистолета, поскакал назад. Следственно бунтовщики за ним и погнались, и наскакали на выбежавшую его, мало что в поле, расстроенную оставшуюся команду. Драгуны не успели сесть на лошадей, и их окружили. Так плоха их позиция была, что возмутители ссадили своих карабинер в ближний огород и из-за забора им стреляли в спину наповал. Они же, пребывая без движения и только отстреливаясь, отрезаны были спереди их гусарами, по крыльям их были сараи, которые, наконец, бунтовщики зажгли. Не предпринимая ни малого прорыва сквозь мятежников, так долго они беспутно стреляли, что были сами перестреляны, остальные с Веденяпиным сдались в плен. Этих считают около двадцати, сколько спаслось — верного рапорта еще не имею. Суздальского полка подпорутчик Лаптев сдаваться не хотел и убит с товарищами, Воронежского эскадрона порутчик Кузьмин спасся, израненный смертельно».

В этом невероятном трехчасовом бою, где русские солдаты вели себя, как неорганизованная шляхта, а драгуны и гусары Новицкого действовали четко, напрасно погиб герой Орехова граф Кастели. Оплошали даже суздальцы: молодой подпоручик Лаптев слишком поздно повел 15 солдат в штыки; перераненные бойцы не смогли прорваться, Лаптев и 8 солдат погибли, а остальные попали в плен. Суворов просто кричал «о распутности Веденяпина»; 2 июля 1770 г. он за нераспорядительность и трусость был отдан под суд вместе с бежавшим с поля боя поручиком Кузьминым (Д I.118).

Веденяпин был виновен, но Суворов признал в рапорте Веймарну, что его система предупреждения и взаимной поддержки постов, до того эффективная, не сработала. Генерал до последнего момента «почитал, что все тихо и в порядке». Офицеры Главной армии, ответственные за коммуникационную линию от Львова до Сандомира, не просто «пропустили», но, по словам Суворова, «почти напустили» бунтовщиков на его район. Командиры постов не имели связи и не знали, что происходит у них под носом; Дитмарн «не заметил» боя во Фрамполе в 6 верстах от себя! Бойцы капитана Голяшева подоспели к Фрамполю, когда конфедераты оттуда ушли, позаботившись о раненых и даже похоронив всех убитых!

Хладнокровное мужество противника заставило Суворова воздать похвалу Новицкому. Хотя прорыв в Литву не удался (русские уже надвигались со всех сторон), конфедераты с честью вернулись назад к Пулавскому. «Они потеряли под Франполем только от двадцати до тридцати человек, — писал Суворов, — раненых они своих имели с собою не больше». Во всей экспедиции русские отняли у Новицкого не более 150 человек, в т.ч. 7 пленными, «из которых велел я отдать одного их раненого гусара на волю в монастырь в Колбушеве», — констатировал Александр Васильевич.

Историю с Веденяпиным, которую многие командиры постарались бы замолчать, Суворов широко использовал как пример для воспитания войск. Он указал, что на посту Веденяпина было «больше обид» местному населению, чем обычно (П 9). Гонясь за противником, этот человек «роскошных ндравов» в деревне Старые Соли остановился в доме у шляхтича, у которого «в благодарность» за сведения о неприятеле отобрал коня. Во Фрамполе, вместо того, чтобы сразу расставить караулы, Веденяпин приказал бить кнутом евреев (явно вымогая взятку). Жадный и бессовестный человек, внушал подчиненным Суворов, должен был потерпеть поражение.

Подчеркнув глубину нравственного падения Веденяпина, Суворов противопоставил ему благородное поведение противника. После боя «возмутительский командир Новицкий похоронил убитых в своем присутствии человеколюбиво, также содержал пленных ласково, а раненых велел отвести в Люблин, еще им дал на дорогу два червонца; их было тринадцать и уже человека три умерло. Я велел отписать… к Пулавскому, чтобы если хочет, наших пленных отпустил, и что я ему столько же людей пришлю».

Нравственное превосходство давало победу. Путь к поражению лежал через «роскошества». В письме Веймарну «Примечания для экзерцирования» от 3 марта 1771 г. Суворов рисует картину повреждения нравов солдат в условиях, когда «есть кошелек — кофе у пана готов». «Командир в замке, на панском дворе, — иронизирует Александр Васильевич, — спрашивает шпионов, рассылает их, пишет рапорты, отдает приказы (не заботясь о секретности); рядовые по дворам пьют вино, пиво, едят готовое хорошее кушанье, за то еще им давай провиантские деньги. Нужное солдату полезно, а излишнее вводит в роскошь — мать своевольства[39]. (Выделено мной. — Авт.) Кажется, что на это только одно правило: когда их где потчевали, отрядным командирам тот день записывать и не выдавать им провиантских денег, чтоб не богатели или после не мотали. Лучше, когда заслужат, дать им царскую милость. А за пьяного — больно бить его унтер-офицера. У меня под Ландскороном таких пропало и убито трое» (Д I.243).