С чувством белой зависти стояли мы на платформе и смотрели, как наши счастливые товарищи заходили в плацкартный вагон пассажирского поезда «Саратов — Москва». Потом их улыбающиеся физиономии появились в окнах. Они махали нам, а мы им. Когда поезд тронулся, в моем сердце что-то перевернулось. Какая-то сила подхватила меня и понесла. Я вдруг побежал за поездом и вскочил на ближайшую подножку. Так я не подчинился судьбе, но оказался безбилетным «зайцем». Ребята приняли меня тепло. Я занял третью, багажную полку, но боялся, что контролеры меня снимут с поезда. При их появлении с одной стороны вагона меня оповещали ребята, и я незаметно перемещался в тамбур с другой стороны вагона. Иногда приходилось часами стоять в переходе между вагонами, возвращался черным от копоти. Но я готов был все это терпеть, сознавая, что с каждым километром я приближаюсь к дому.

Радости моей не было предела, когда я ступил на перрон вокзала в Москве. Вот и кончились эти первые и самые трудные «военные лагеря». Впереди были летние каникулы, лодки и пляж на Москве-реке в Ворошиловском парке в Кунцеве и друзья.

Военная кафедра МАИ делилась на несколько циклов: общевойсковой подготовки, самолета и двигателя, оборудования самолета, вооружения самолета. Когда началась наша военная подготовка непосредственно по будущей специальности, то материал лекций и практических занятий хорошо дополнял ту информацию, которую мы получали на других специальных кафедрах.

И вот наступил день, когда моя группа выехала на подмосковный аэродром Чертаново, где располагалась площадка для гонки двигателей самолетов. Первый раз я занимаю место пилота пикирующего бомбардировщика Пе-2, и мне предстоит самостоятельно запустить и отгонять на всех режимах по графику один из его двигателей. После команды преподавателя, стоящего на стремянке у кабины, приступить к запуску последовательно включаю все необходимые тумблеры. Докладываю — «К запуску готов». Получаю «добро», командую: «От винта!» и, получив снизу отклик техника самолета, нажимаю кнопку стартера. После нескольких оборотов и чиханий двигатель подхватывает раскрутку и набирает обороты. Треск коротких выхлопных патрубков, вибрация самолета и стрелка тахометра показывают мне, что все получилось! Теперь моя левая рука должна плавно подвинуть правый рычаг управления двигателем (РУД) вперед ровно настолько, чтобы стрелка тахометра остановилась на предписываемых графиком оборотах разогрева. Затем взгляд на часы — греть нужно ровно пять минут, — и… уже можно было бы взлетать. Тут вспоминаю рассказы о войне. Как наши пленные солдаты угоняли немецкие самолеты и перелетали к своим. Чувствую, что и я смог бы взлететь на Пе-2, но вот благополучно приземлиться — вряд ли.

Потом пришел черед реактивному истребителю Як-17. Это был один из целой плеяды первых российских реактивных истребителей, созданных под немецкие трофейные двигатели. Сижу в тесной кабине Фонарь открыт. Справа от меня на стремянке наш преподаватель, слева — техник самолета. Этот двигатель запускается специальным блоком — автоматом запуска, который последовательно включает маленький поршневой движок-пускач, насос подачи керосина и свечи зажигания.

Нажимаю кнопку запуска. Взревел пускач, затем слышу гул нарастающих оборотов компрессора, потом хлопок — зажглись камеры сгорания — и нарастающий свист — турбина с компрессором начали разгонять поток воздуха через двигатель. Появилась тяга, но самолет надежно удерживается колодками под основными колесами и толстым страховочным тросом. Теперь двигаю вперед РУД до нужных оборотов по графику гонки двигателя. Эти и другие практические занятия имели для нас огромное значение — мы уже не боялись остаться один на один с такой сложной техникой.

После окончания четвертого курса мы снова выезжаем в военные лагеря на месяц. Но теперь нам предстоит стажироваться в летной авиационной части в должности помощника техника самолета.

Парадная авиационная дивизия фронтовых реактивных бомбардировщиков Ил-28 работала с аэродрома Мигалово под городом Калинином. Это была элитная часть. Здесь солдатскую форму нам можно было подобрать по своему размеру. Вместо нижних рубах и кальсон выдали майки и трусы. И сапоги для меня нашлись тридцать девятого размера. А на наших солдатских погонах гордо сверкали «птички» — теперь мы были солдатами Военно-Воздушных Сил. Разместили нас в больших брезентовых палатках. Свежий воздух и ночная прохлада, вполне приличное питание и протекающая рядом Волга, в которой разрешено купаться, — все это позволило нам окрестить эти военные лагеря курортом.

Охраняемая территория дивизии была огромной. Только главная взлетно-посадочная полоса простиралась на несколько километров. Перемещаться с одного объекта на другой можно было только на машинах.

Кроме трех боевых летных полков в дивизию входили ее штаб, эскадрилья связи, технико-эксплуатационная часть, строительный батальон, служба тыла и другие небольшие подразделения. Словом, это была отдельная военная страна с многими тысячами людей в форме и штатских, владения которой уходили за горизонт. Здесь постоянно взлетали, садились, рулили свистящие реактивные самолеты, и по хорошим дорогам шныряло большое число автомашин различного назначения.

Нас привезли в полк и распределили по экипажам бомбардировщиков Ил-28. Формально я числился стажером техника самолета, а фактически становился еще одним членом экипажа и под кличкой Студент помогал всем остальным. Что-то подать, принести, подержать, посмотреть, проверить — такой была моя работа. Теперь у меня был мой маленький рабочий коллектив и «мой» самолет со своим бортовым номером.

Поскольку я очень старался четко исполнять все поручения, даже самые простые, и многое умел, экипаж относился ко мне очень тепло. Когда после завтрака нас подвозили на стоянку нашей эскадрильи, экипаж уже был возле самолета и готовил его к полету. Меня сразу включали в работу. Командир — это всегда был пилот — проводил предполетный осмотр самолета. Фонарь его кабины возвышался над самолетом, и залезал он туда по длинной стремянке, приставленной к борту. Штурман имел отдельную кабину в носовой части самолета и залезал в нее через верхний люк, пользуясь своей стремянкой. В просторной кабине он имел два рабочих места. Во время полета к цели он сидел в катапультируемом кресле под входным люком, который перед катапультированием сбрасывался. При подходе к цели штурман пересаживался вперед на табуретку и работал с прицелом бомбометания. Стрелок-радист был хозяином отдельной бронированной кабины в хвосте фюзеляжа, оснащенной спаренной пушечной турелью. Туда он залезал тоже по приставной стремянке.

После всей предполетной подготовки наступало время полетов. Летный экипаж занимал свои места, а техник самолета и я убирали стремянки, после запуска двигателей — убирали колодки из-под колес. Двигатели набирали обороты, машина трогалась на рулежную полосу. Мы с техником стояли по стойке «смирно» и отдавали честь экипажу. Они улыбались и махали нам рукой. Наша машина вставала в очередь на взлет, и мы теряли ее из виду. После приборки на стоянке нашего самолета мы с техником садились на брезент и ждали возвращения наших летунов с учебного полигона, где они отрабатывали бомбометание и стрельбу из пушек. Возвращения своих самолетов ждали все студенты — полк вылетал целиком. Типовой вылет продолжался более двух часов. За это время можно было и выспаться. На поле аэродрома, рядом с рулежной полосой и стоянкой самолетов, выросла высокая трава. Некоторые наши студенты предпочитали ждать, лежа в душистой траве. Кое-кто и засыпал.