В ту ночь она пребывала в настроении, подобном кошачьей лени, потому что только что убила, и приветствовала его с насмешливым удивлением, а потом потянулась своим гибким телом и подвинулась, давая ему место рядом с собой на поваленном дереве.

Они некоторое время беседовали тихо, как подобало в таком месте и при лунном свете, и ей нравилось дразнить его, пробуждая в нем желание, хотя в ту ночь делала она это мягко, беззлобно.

Затем, когда луна уже готовилась перевалить за деревья к западу от них и уйти с поляны, Зеленая Кинуин сказала лениво, но другим, более многозначительным тоном, чем раньше:

— Флидис, малыш-лесовик, ты когда-нибудь задумывался о том, что с тобой произойдет, если ты все же узнаешь то имя, которое так стремишься узнать?

— Как так, Богиня? — спросил он, его нервы натянулись при одном сделанном вскользь упоминании о его давней страсти.

— Не лишится ли твоя душа смысла и цели жизни, если этот день настанет? Что ты будешь делать, получив последнюю и единственную вещь, которую жаждешь? Утолив жажду, не потеряешь ли ты вкус к жизни и смысл жить дальше? Подумай над этим, малыш. Подумай хорошенько.

Луна ушла. И Богиня тоже, но перед уходом провела по его лицу и телу своими длинными пальцами и оставила, охваченного неистовым желанием, у темного пруда.

Она была капризной и жестокой, неуловимой и очень опасной, но она была также Богиней, и мудрее многих иных Богов. Он долго сидел в роще, обдумывая то, что она сказала, и часто думал об этом в последующие годы.

И только теперь, когда это произошло, он с радостью делал один глоток воздуха за другим и понимал, что она ошибалась. Могло бы быть по-другому, он знал: удовлетворение заветного желания действительно могло внести разочарование, а не этот небывалый свет в его жизнь. Но сложилось все иначе; его мечта стала явью, пропасть между мирами заполнилась, и вместе с радостью андаин Флидис познал наконец покой.

Он получил их ценой нарушенной клятвы, он это понимал. В нем возникло мимолетное, далекое чувство сожаления о том, что это было необходимо, но оно почти не замутило покойных вод его удовлетворенности. И в любом случае, он уравновесил чаши этих весов собственной клятвой, данной Ясновидящей, клятвой, которую он сдержит. Она увидит. Как бы сильно она его сейчас ни презирала, у нее будет повод изменить к нему отношение до того, как эта история подойдет к своему завершению. Впервые один из андаи-нов добровольно отдаст силы делу смертных и их войне.

И сейчас он начнет с того, думал он, кто был его повелителем.

«Он здесь», — испуганно шепнула с дерева над ним одинокая дейена, и Флидис едва успел осознать, что дождь внезапно утих, а гром смолк, и послать мысленный призыв, решение о котором принял раньше, как послышался треск ветвей и появился волк.

А мгновение спустя на его месте уже стоял Галадан. Флидис ощутил легкость; у него возникла иллюзия, что он мог бы взлететь, если бы захотел, что его удерживают на лесной подстилке лишь тончайшие нити. Но он уже имел случай убедиться, насколько опасен стоящий перед ним полубог. И сейчас Флидису предстояло обмануть того, кто уже давно слыл самым тонким умом во Фьонаваре. И кто был также первым помощником Ракота Могрима.

Поэтому Флидис, насколько мог, придал своему лицу соответствующее выражение и поклонился, низко и торжественно, тому, чье право быть повелителем неуловимого, высокомерного семейства полубогов было подвергнуто сомнению лишь один раз. Лишь один раз, и Флидис очень хорошо помнил, как погибли сын Лиранана и дочь Махи, недалеко отсюда, у скал Рудха.

«Что ты тут делаешь?» — мысленно произнес Галадан. Флидис выпрямился и увидел, что лицо повелителя волков искажено гневом и беспокойством.

Флидис сцепил пальцы рук на своем округлом животе.

— Я всегда здесь, — мягко ответил он вслух.

И поморщился, когда внезапно острая боль пронзила его мозг. Прежде чем заговорить снова, он воздвиг мысленные барьеры, не без удовольствия, так как Галадан только что оправдал этот поступок.

— Зачем ты это сделал? — жалобным тоном спросил он.

Он почувствовал, как быстрое щупальце отскочило от его барьера. Галадан мог его убить с удручающей легкостью, но повелитель волков не мог проникнуть в его мысли, если Флидис сам не позволит ему, а только это в данный момент имело значение.

«Не слишком умничай, лесовик. Со мной лучше не надо. Почему ты говоришь вслух, и кто был в Башне Анор? Отвечай быстро, у меня мало времени и еще меньше терпения».

Молчаливый голос звучал холодно и вызывающе уверенно, но Флидис кое-что знал и кое-что помнил. Он знал, что повелитель волков был в напряжении из-за близости Башни, и это делало его более, а не менее опасным, если на то пошло.

Полчаса назад он никогда бы так не поступил, даже не подумал бы, но все изменилось с тех пор, как он узнал имя, и поэтому Флидис произнес осторожно, но снова вслух:

— Как ты смеешь проникать в мои мысли, Галадан? Мне нет дела до твоей войны, но у меня есть собственные тайны, и я, разумеется, не открою их тебе, особенно теперь, когда ты вот так пришел ко мне — в Пендаран, между прочим, — и говоришь таким тоном. Ты убьешь меня за мои загадки, повелитель волков? Ты мне только что сделал больно! — Он подумал, что правильно выбрал тон, в равной мере обиженный и гордый; трудно было судить, очень трудно, учитывая, с кем он имел дело.

Затем он тихо и удовлетворенно вздохнул, так как, когда повелитель волков снова обратился к нему, он тоже заговорил вслух и с приветливой учтивостью, которая всегда была ему присуща.

— Прости меня, — тихо произнес он и в свою очередь поклонился с неосознанной элегантностью. — Я бежал два дня, чтобы добраться сюда, и сам себя не узнаю. — Его покрытое шрамами лицо смягчила улыбка. — В любом обличье. Я почувствовал чье-то присутствие в Анор и… захотел узнать, кто это.

Под конец он слегка заколебался, и это Флидис тоже понял. Для холодной, рациональной, совершенно циничной души Галадана всепоглощающая страсть к Лизен, все еще владеющая им, была абсолютной аномалией. А воспоминание о том, как она его отвергла ради Амаргина, бередило старую рану каждый раз, когда он приближался к этому месту. Из новой гавани покоя, куда причалила теперь душа Флидиса, он смотрел на собеседника и жалел его. Но он не позволил жалости отразиться во взгляде, потому что не чувствовал настоятельной необходимости быть убитым на месте.

Ему еще надо было сдержать клятву. Поэтому он сказал, стараясь говорить подходящим, небрежно-примирительным тоном:

— Извини, мне следовало знать, что ты это почувствуешь. Я бы попытался послать тебе сообщение. Я сам ходил в Анор, Галадан. Я как раз сейчас оттуда.

— Ты? Зачем?

Флидис выразительно пожал плечами:

— Симметрия. Мое собственное ощущение времени. Узоры Ткацкого Станка. Ты знаешь, несколько дней назад люди отплыли из Тарлиндела к Кадер Седату. Я подумал, что кому-то следует быть в Аноре, на тот случай, если они вернутся сюда.