Выехав из сада, я прибыл в сад Баг-и-Бихишт, где имел пребывание Мухаммед Хусейн-мирза. Он убежал и спрятался. У пролома в стенке садика, в котором находился Мухаммед Хусейн-мирза, стояли семь или восемь человек с луками и стрелами. Я ударил коня каблуком и бросился на этих людей; они не могли устоять и побежали. Я настиг одного из них и ударил его мечом, он так покатился по земле, что я решил, что у него отлетела голова, и помчался дальше. Человек, которого я хватил мечом, как оказалось, был молочный брат Мирзы-хана, Тулак Кукулдаш; меч ударил его по плечу. Когда я подъехал к дверям дома, где жил Мухаммед Хусейн-мирза, один могол, бывший нукер, которого я узнал, стоял на крыше, натянул лук и прицелился мне в лицо с близкого расстояния. Со всех сторон закричали: «Хай-хай! Это государь». Могол пустил стрелу в сторону и убежал. Дело зашло уже дальше того, чтобы пускать стрелы: его мирза и военачальники убежали или попали в плен, кого же ради он стрелял? Там же схватили Санджара Барласа… Он вместе с другими участвовал в мятеже. Его привели с веревкой на шее, он был страшно взволнован и кричал: «В чем я провинился?» – «А разве есть преступление страшнее того, что ты – один из знатнейших среди соучастников и советников этих людей?» – ответил я. Так как султан Санджар Барлас был племянником Шах-биким, родительницы хана, моего дяди, то я сказал: «Не водите его в таком позорном виде – это еще не смерть».

Покинув Баг-и-Бихишт, я послал Ахмеда Касим Кухбура, одного из беков, оставшихся в крепости, и небольшой отряд йигитов на поиски Мирзы-хана. Возле этого сада Шах-биким и Кутлук Нигар-ханум построили себе дома и жили там. Выйдя из этого сада, я пошел повидаться с Шах-биким и Ханум. Жители города и городская чернь учиняли всякие бесчинства: ловили прохожих по углам и закоулкам и грабили чужое имущество. Я расставил всюду людей, и этих грабителей побили и прогнали. Шах-биким и Ханум находились в одном доме. Я спешился на обычном расстоянии, вошел и поздоровался с прежней учтивостью и почтением. Шах-биким и Ханум были бесконечно и беспредельно взволнованы, смущены, сконфужены и растеряны; они не могли придумать себе разумного оправдания или ласково спросить у меня о здоровье. [Мать и бабушка главного заговорщика отговорились, должно быть, тем, что, услышав о пленении Бабура в Герате, решили выдвинуть на трон Кабула старшего из Тимуридов, чтобы он сохранил престол для Бабура; очевидно, и изворотливые женщины и сам Бабур не могли не понимать, что эта история выглядит неубедительно. Я не ожидал от них такого предательства; правда, эти люди были в несчастном положении, но не настолько, чтобы не послушать слов биким или Ханум. Мирза-хан – родной внук Шах-биким, проводил подле нее дни и ночи; если бы он ее не слушался, то она могла не отпустить его и держать возле себя. Мне не раз приходилось, вследствие жестокости, неблагосклонности судьбы, лишаться престола, царства, слуг и нукеров и искать у них убежища, моя матушка тоже отправилась к ним, но мы не видели никакого внимания и заботы. У Мирзы-хана, моего младшего брата, и его матери, Нигар-ханум, были богатые и благоустроенные владения, а у нас с матерью не было не то что владений – какой-нибудь деревушки или нескольких пар быков. А разве моя мать – не дочь Юнус-хана и я – не внук его? Всякий раз, когда кто-нибудь из этих людей меня навещал, я старался принять их как только мог лучше, по-родственному. Так, например, когда Шах-биким приехала ко мне, я отдал ей Памган – одно из лучших мест в Кабульской области – и не упускал случая проявить сыновние чувства и оказать услугу. Султан Саид-хан, Кашгарский хан, пришел ко мне с пятью-шестью пешими, голыми йигитами; я принял его как родного брата и отдал ему Мандраварский туман, один из туманов Лагмана. Когда шах Исмаил убил Шейбани-хана под Мервом и я ушел в Кундуз, беки Андижанской области обратили глаза в мою сторону. Некоторые сместили своих градоначальников, другие укрепили города и стали посылать ко мне людей. Я отдал Султан Саид-хану своих старых, испытанных нукеров, дал ему отряд в подкрепление, подарил мое родовое владение Андижан и послал его туда ханом. До настоящего времени я смотрел на всякого, кто приходил ко мне из этих людей, как на родного; Чин Тимур-султан, Исан Тимур-султан, Тухта Буга-султан и Баба-султан поныне находятся при мне. Я всегда относился к ним всем лучше, чем к родственникам, и оказывал им внимание, ласку и покровительство.

Я написал это не для того, чтобы пожаловаться. Все, что здесь написано, истина. И цель этих слов не в том, чтобы похвалить себя, – все действительно было так, как я написал. В этой летописи я вменил себе в обязанность, чтобы каждое написанное мной слово было правдой и всякое дело излагалось так, как оно происходило. Поэтому я записал о родичах и братьях то хорошее и плохое, что хорошо известно, и рассказал о недостатках и достоинствах близких и чужих мне людей, то, что действительно было. Да простит мне читатель, и да не будет ко мне строг слушатель».

Современный читатель может задаться вопросом: каким фактам необычной автобиографии Бабура действительно можно верить? Нужно заметить, что все события, в которых он участвовал, он описывает в точности так, как они происходили. Все факты он выстраивает по памяти, а память у него превосходная. Его литературные портреты многочисленных родственников и беков часто полны сарказма, – например, портрет Султан Али из Самарканда, который выступал на стороне его врагов; Бабур не смог дать беспристрастную характеристику лишь одному своему врагу, которого действительно боялся, – Шейбани-хану, а также опустил некоторые неприятные для себя подробности, например умолчал о том, каким образом его сестра попала в руки вышеупомянутого хана. Но его собственный портрет – это портрет живого человека, нравится он нам или нет. Его упорное намерение писать «правду о каждом событии» породило один из редчайших документов – хронику эпохи, составленную человеком, который лучше других понимал свое время и не упускал в своем рассказе ни одной детали.

При желании Бабур мог подробнее описать свою встречу с матерью Мирзы-хана, которая, в некотором смысле, приходилась ему бабушкой. Спустя годы Хайдар-Лев, сын Хусейна Дуглата, описал это в своей собственной истории. В книге «Тарих-и-Рашиди», написанной цветистым персидским языком, Хайдар именует Бабура «повелителем». Он вспоминает:

«Повелитель, показывавший обычное расположение, без церемоний и признаков огорчения, приветливо поздоровался со своей названной бабушкой, хотя она отказала ему в своей привязанности и вместо него прочила своего внука государем. Пристыженная и захваченная врасплох, Шах-биким не знала, что сказать.

Опустившись на колени, повелитель нежно обнял ее и сказал: «Разве может один сын упрекать свою мать за то, что она отдала предпочтение другому? Власть матери над детьми безгранична». Потом он добавил: «Я не спал всю ночь и проделал долгий путь». Сказав это, он положил голову на грудь Шах-биким и попытался уснуть. Он делал все это, чтобы ободрить биким.

Едва он задремал, как вошла его тетка по материнской линии, Михр Нигар. Повелитель вскочил и обнял свою тетку, выражая ей всяческую привязанность. Госпожа сказала ему: «Вашим женам и домочадцам не терпится увидеть вас. Я также благодарю Всевышнего за то, что он даровал мне такую возможность. Поднимитесь и идите к вашей семье во дворец. Я тоже направляюсь туда». [У нее, очевидно, имелись для этого свои причины.]