От автора этих строк профессору Стернбергу – «большое человеческое спасибо»! Я и сам, грешным делом, постоянно занимаюсь чем-то подобным, но всякий раз из-за своего неизбывного российского комплекса терзаюсь безотчетным чувством вины, словно делаю что-то недостойное. В Америке даже именитые ученые не считают зазорным зарабатывать деньги любым доступным способом. Наверное, и мне тут нечего стыдиться.

Другой американский психолог Ф. Зимбардо в одной книге пишет о своей студентке, которая на учебу в университете подрабатывает, за 20 долларов в час позируя обнаженной всем желающим ее фотографировать (при этом никакого «интима»!). Характерно, что ученый упоминает об этом без тени осуждения. Если собственные представления о нормах и приличиях допускают для девушки такую форму заработка, то кто ее осудит? По американским меркам было бы гораздо хуже, если бы она вообще ничем не занималась и при этом сетовала на безденежье.

Русские обычно рассуждают: «Да я скорее буду голодать, чем…» В Америке никто не голодает. Наверное, потому, что никто себе этого не позволяет. Здесь считается недостойным бедствовать, когда существуют хоть какие-то возможности поправить свое положение. А возможности всегда существуют!

Соответственно, при найме на работу вопрос оплаты встает едва ли не в первую очередь. Разговор с потенциальным работодателем, как правило, строится по схеме: во-первых, сколько я буду получать, во-вторых, что я за эти деньги должен делать? Русские считают такую манеру почти неприличной и поначалу ведут долгие разговоры об особенностях работы, стараясь произвести впечатление, будто готовы «из любви к искусству» выполнять ее за любые деньги, а то и вовсе без денег. Однако признаемся себе, что это совсем не так. Поэтому в данном случае американцы не только прямолинейнее нас, а попросту честнее. А у американца наше «бескорыстие» создает впечатление, что перед ним чудак не от мира сего, которому можно заплатить по минимуму, раз он сам так мало интересуется вопросом оплаты.

Однако вне деловой сферы в частных беседах на тему заработка в Америке наложено строгое табу. В России поинтересоваться размером зарплаты у знакомого или даже малознакомого человека – в порядке вещей. Мы охотно рассказываем едва ли не всем подряд, сколько мы получаем, недополучаем, хотели бы получать… Задать подобный вопрос американцу – высшая бестактность. Это все равно что спросить, какими ласками его радует жена. Если захочет, сам расскажет. Хотя вряд ли захочет, ибо и то и другое – дело сугубо частное, интимное. Тем более неприлично жаловаться на материальные затруднения. Продолжая известную аналогию, это почти то же самое, что признаваться в собственной импотенции. Наши российские стенания о недостатке средств, ставшие в последние годы лейтмотивом разговоров на всех уровнях, способны вызвать у американца резонное недоумение: «Какой же в тебе есть изъян, что не позволяет себя нормально обеспечить?»

Вообще американцы в отличие от нас не склонны «грузить» ближнего своими проблемами, даже если они есть (а у кого их нет?). Вопрос «Как поживаете?» здесь является составной частью приветствия, носит сугубо ритуальный характер и подразумевает единственный возможный ответ: «Fine!» (отлично, замечательно). У нас такой вопрос обычно свидетельствует о желании рассказать, как поживает сам спрашивающий. А американский ответ вызывает самые противоречивые чувства: от подозрительности («Не скрывает ли чего, отговариваясь таким образом?») до зависти («Живут же люди!»). Даже если дела идут совсем неплохо, мы привыкли прибедняться: «Да так себе, помаленьку». Американец такой ответ сочтет свидетельством низкой самооценки и мелких притязаний, а это принято считать серьезным личностным изъяном.

Американцы привыкли следовать старому завету: «Если хочешь добиться успеха, веди себя так, словно ты его уже добился». Поэтому по выражению лица американца трудно понять подлинное положение его дел и душевное состояние. Это у русского – душа нараспашку. Если ты ему не нравишься, то это так прямо и написано на лице. Правда, скорее всего это не ты ему не нравишься, а: а) сантехник, которого ждут вторую неделю; б) теща, с которой невозможно договориться; в) правительство, которое…; г) и вообще жизнь не удалась. По лицу американца, источающему жизнелюбие и оптимизм, иной русский может решить, что собеседник сию минуту готов взять его на пожизненное содержание. Разумеется, это иллюзия. Просто тот не намерен делиться с вами переживаниями по поводу размолвки с тещей или неуспеваемости сына. Вообще поговорку про сор из избы придумали русские, а последовательно ее придерживаются как раз американцы.

У нас: «Друг познается в беде». Американец в беде идет к юристу или психотерапевту. С друзьями принято иметь fun, то есть приятно проводить время, а не «плакаться в жилетку».

При встрече с русскими американцы обычно удивляются их неулыбчивости. Столкнувшись с выражением лица, которое мы привыкли считать серьезным, адекватным деловому общению или беседе с малознакомым человеком, американец задается вопросом: «В чем проблема? Чем он недоволен? Не обидел ли я его?» А на русского дежурный американский «смайл» (улыбка) производит впечатление лицемерия, неискренности, заставляет заподозрить: «Чему это он радуется? Нет ли у него каких задних мыслей?» Можно по-разному относиться к этой особенности, однако кажется: дружелюбие, пускай даже искусственное, симпатичнее неприкрытой угрюмой настороженности, тем более враждебности.

В деловых отношениях американец прежде всего ищет точки соприкосновения, склонен начинать диалог на позитивной ноте: «Да, цвет замечательный, и кнопки очень красивые. Хотя у меня есть некоторые сомнения в том, что эта штука вообще работает…» Мы же особо взыскательны именно к негативу, в дискуссии прежде всего подмечаем расхождения. А это мешает договариваться. Наш человек, которого десятилетиями приучали к единомыслию, по сей день склонен воспринимать всякое возражение как враждебный вызов. «А если враг не сдается…» Поэтому любой конфликт в нашем сознании ориентирован на подавление противника, в крайнем случае – даже на его уничтожение (в большинстве случаев, к счастью, в фигуральном смысле). Нам присуща приверженность стратегии «мой выигрыш – твой проигрыш», вместо стратегии «выигрыш – выигрыш». Взаимообмен уступками мы почему-то считаем демонстрацией слабости.

В большинстве своем мы не разделяем деловые (производственные, политические, финансовые) и личные отношения. То есть умом, конечно, разделяем, но сердцем – нет. Слишком мы для этого эмоциональны и экспрессивны. Многие из нас живут делом, хотя легко могут его забросить в минуты меланхолии. Даже на вечеринке мы не можем обойти стороной тему работы (не говоря уже о политике), а на работе обсуждаем семейные проблемы. Личная ссора с коллегой может отразиться на деятельности всего предприятия. Зато тому, кого мы считаем другом, мы готовы распахнуть все двери. Только не надо обольщаться, когда американец назовет вас своим другом. В Америке слово «друг» (friend) очень часто приближается по значению к русскому «знакомый». Для американца «мой друг Фред» может означать что-нибудь вроде «я учился с Фредом в одной школе», «я играю с ним в гольф дважды в месяц» или даже «я встречал его однажды на вечеринке». Американское слово «friend» не очень соответствует тому чувству эмоциональной близости, взаимной привязанности и ответственности, которое присуще русскому слову «друг». И даже к ближайшим друзьям абсолютно недопустимо «забежать на огонек» – прийти неожиданно, заранее не предупредив. Причем договариваться принято не по принципу «как-нибудь вечерком», а «в следующий четверг в 19.30». Важно помнить: в то время как русские обычно планируют дела лишь на текущий или на следующий день, для большинства американцев в порядке вещей составлять твердое расписание служебных и общественных дел на одну, две и даже три недели вперед. Конечно, это оставляет мало возможностей для импровизации и создает впечатление унылой педантичности. Впрочем, не лучше ли отправиться с друзьями поужинать в экзотический ресторан, запланировав этот выход за неделю, чем «импровизировать», размышляя: то ли по дороге домой перекусить в забегаловке, то ли дома удовольствоваться вчерашними макаронами?