Зигварт пошел за слугой в комнаты графини, и нескольких минут ему было вполне достаточно, чтобы прийти в себя.

Девушка вышла к нему в светло-голубом шелковом платье, отделанном кружевами, удивительно шедшем ей. Перед Зигвартом стояла роскошная красавица и изящным жестом протягивала ему белую, точеную руку. Она, по-видимому, произвела желаемое впечатление, потому что он смотрел на нее, не отводя глаз. На минуту он задержал ее руку в своей, потом медленно выпустил ее.

– По какой-то странной случайности мы с вами стали сообщниками, – заговорила Алиса, когда они сели. – Вы просили моего отца помочь поручику Гунтраму, а его молодая невеста просила о том же меня. Нам придется вместе участвовать в этом деле.

– Помощь уже оказана, – возразил Зигварт, – я заручился согласием мистера Морленда, который со своей обычной проницательностью сразу нашел для Адальберта самое подходящее занятие. Мой друг, конечно, принял бы первое предложенное ему место, но конторская служба показалась бы ему очень тяжелой. А в лесах, да еще на ответственной должности, он скоро станет настоящим человеком. Я думаю, он создан именно для такой деятельности.

– Вероятно, он не долго будет занимать такое место, у нас подобные колонии растут страшно быстро. Тогда он может взять к себе свою Траудль, раз она ни за что не хочет расстаться с ним. Но, конечно, нечего и думать о ее романтической затее сразу же повенчаться со своим Адальбертом и ехать с ним в Америку.

– Почему же нет, если она решилась на это?

– Вы не знаете жизни в девственных лесах. Начальники колоний и инженеры живут в глуши, в грубо сколоченных бараках, вдали от всякой культуры. Им приходится подвергаться всевозможным лишениям и опасностям, преодолевать различные трудности. Мужчинам это под силу, но молоденькая девушка не сможет жить в подобных условиях.

– С этим мирится жена любого переселенца, следующая за своим мужем. Баронесса Гельфенштейн кажется очень юной и нежной, но она вполне здорова и душой, и телом и притом нисколько не избалована. Она выросла в маленьком заброшенном «Совином гнезде» одна, со своим старым дедом, который едва сводил концы с концами. Тогда лесничий Гофштетер взялся за ее воспитание. Ей было пятнадцать лет, когда он дал ей в руки ружье и научил стрелять. Может быть, ей скорее подойдет жизнь в лесах, чем берлинские салоны.

– Неужели вы считаете Гунтрама эгоистом, способным принять жертву? – воскликнула недовольным тоном графиня.

– Это не эгоизм и не жертва. Если двое людей любят друг друга всем сердцем, то один охотно и с радостью разделит судьбу другого. Я потребовал бы от своей жены того же самого или… отказался бы от нее.

Молодая женщина почувствовала смутную тревогу. Что это значит? Этот разговор о Траудль и ее сердечных делах, несомненно, служил предисловием к совсем другим речам, которые она надеялась сегодня услышать. Намекнул ему отец или нет? Она решила это выяснить.

– Если Траудль действительно пожелает ехать с нами, то ей никто не помешает, – сказала она. – Я также намерена ехать с отцом в Нью-Йорк.

– Я знаю, мистер Морленд говорил мне об этом. Как я слышал, вы хотите развестись со своим мужем?

Алиса утвердительно кивнула головой.

– Меня удивляет, что граф Бертольд мог дать какой-либо повод к разводу. Я считал его очень мягким и податливым человеком, – заметил Зигварт.

– Он именно таков, но его отец – прямая противоположность ему, и отношения между ним и моим отцом стали настолько невыносимыми, что мы решили порвать родственные связи.

– Боюсь, что это решение тяжело скажется на другом человеке, – медленно проговорил Зигварт.

– Может быть, но расстаться все-таки придется.

Герман не сводил глаз с ее лица, но не ответил ни слова. Снова наступило короткое, но мучительное молчание. Наконец он встал и приблизился к ней.

– Алиса! – Он впервые назвал ее по имени. Молодая женщина улыбнулась. Наконец-то! – Алиса! Перестанем играть комедию! Мы оба понимаем, какое чувство пробудилось в нас тогда, на уединенном лесном холме, под старой липой с ее цветами и ароматом. Или я только один испытывал его?

– Нет, – тихо ответила Алиса.

– Тогда вы были для меня только женой графа Равенсберга и не могли быть никем другим. Теперь вы хотите расторгнуть этот союз… ради кого?

Она молча взглянула на него, но в ее глазах можно было прочесть ответ, обещающий счастье. Однако не счастье отразилось в глазах Зигварта, когда он вдруг выпрямился, очевидно, приняв твердое решение, и сказал:

– Я не могу быть только мужем принцессы! Граф Бертольд был таким мужем, но я для такой роли не гожусь, и богатство моей жены не сможет заставить меня согнуться перед ней. Она должна довольствоваться тем, что я отдаю ей себя и свое будущее. Если она хоть раз даст мне почувствовать, что, отдав мне свою руку, оказала мне незаслуженную честь, огромную милость, между нами все будет кончено. А это случится наверняка. Боюсь, что мы слишком дорого заплатим за кратковременное счастье.

– Герман! – воскликнула Алиса, пораженная и удивленная, так как почувствовала справедливость его слов.

Разумеется, она хотела быть счастливой и любимой, но, соглашаясь быть его женой, все-таки оказывала величайшее снисхождение человеку, которому почти нечего было положить на другую чашу весов. Она и без того очень поступилась своей гордостью и самолюбием, слишком открыто идя ему навстречу. Он должен бы быть благодарным ей за это, но вместо того чтобы обезуметь от радости и умолять о счастье, которым его манили, он, угрюмо глядя в одну точку, задал ей более чем странный для такой минуты вопрос:

– Пока вы еще графиня Равенсберг. Уверены ли вы, что ваш муж согласится возвратить вам свободу?

– Отец и я сумеем заставить его сделать это.

– Конечно, с помощью отступного. Возможно, что молодой граф и пойдет на это, но старый – никогда.

– Тогда ему придется поплатиться за несогласие, в нашей, а не в его власти решение этого вопроса.

Алиса была раздражена и глубоко обижена поведением Зигварта. Что это ему вздумалось разыгрывать из себя адвоката Равенсбергов? Что ему за дело до них? Для нее и ее отца они уже больше не существовали.

Зигварт медленно отошел от нее. Каждый нерв дрожал в нем, когда он с глубокой горечью возразил:

– Решение дела, бесспорно, зависит от вас, потому что в ваших руках золото и связанная с ним власть. Вы и ваш отец были прекрасно осведомлены о делах Равенсбергов, когда заключили брачный союз, а теперь губите графа за то, что он не хочет подчиняться вашим условиям. Но он скорее погибнет, чем примет их.

Алиса совершенно растерялась, в эту минуту она ясно увидела то, что уже давно заметил ее отец, – чьи глаза и лоб были у Зигварта. Во всей его фигуре, даже в голосе, с поразительной очевидностью сказывалась равенсбергская кровь, пылкая и несдержанная, способная в минуты раздражения совершенно забывать даже о грозящей гибели.