– Девять лет, – задумчиво повторил майор. – От звонка до звонка.

– До часа.

– А как иначе? Законнику грех у властей снисхождения просить. Три правила: не бойся, не верь, не проси.

– Точно так.

– Как дальше жить будешь, Гвоздь?

– Садовником устроюсь. Или воспитателем в детский сад.

– Понятно… Гвоздь, скоро полтинник грянет. Финишная ленточка уже маячит – при наших профессиях долго не живут. Пора и о душе думать. Сколько людей-то на тебе.

– Это когда было. По молодости.

– Правильно, был ты по молодости палачом. Вдумайся в это слово – палач. Приговоры сходок да правилок в исполнение приводил. Подушечкой, удавкой, финкой. Так?

– Что, явку с повинной писать? Давно это было, гражданин майор. Да и народец все сплошь гнилой был – дятлы, крысятники. Шваль.

– А скольким еще по твоим приговорам билет на тот свет прокомпостировали. Достаточно зла, Гвоздь. Крест ведь носишь на груди. Остановись.

– А зачем останавливаться, коли не останавливают? Вы власть – ловите. А мы – воры, воровать должны.

– Власть, – вздохнул Гамов и сделал чуть погромче приглушенное радио. Диктор вещала что-то об очередной техногенной катастрофе, потрясшей Россию.

– Верно, – кивнул Гвоздь. – Не до нас ныне властям. Они друг другом заняты.

– Да, так дальше пойдет – вы к власти и придете, – вдруг вырвалось у Гамова, и в голосе его послышались нотки обреченности.

– А что, – широко улыбнулся Гвоздь. – Чай не хужее вас будем. Я на министра внутренних дел спокойно потяну. Вот так беспредельщиков держать буду, – он сжал увесистый кулак, весь покрытый татуировками.

Гвоздь всегда свято покрывал себя положенными вору татуировками. На груди его было вытатуировано пронзенное кинжалом сердце – символ вора в законе.

– И тебя, гражданин майор, не обидим. Ты – «кум» злой, но справедливый. Братва на тебя сердита, но правоту за тобой признает.

– Вот спасибо.

– Найдем местечко, не бойся.

– А себе-то уже местечко присмотрел?

– Это уж как господь начертит.

– С утра два быка у ворот дожидаются на «Вольво». Не за тобой?

– Вряд ли. Какой там «Вольво»?

Но, к удивлению самого Гвоздя, парочка на «Вольво» дожидалась именно его.

– Смотри, Полосатик, кореша пожаловали, – прошептал Гвоздь, поглаживая выглядывающего из-под пальто кота.

У зеленого «Вольво» стояла знакомая неразлучная парочка – Матрос и Киборг. Матрос – невысокий, подвижный, с худым, нервным, красивым, злым лицом и глазами навыкат, с небольшой сумасшедшинкой. Киборг – огромный детина, чем-то действительно напоминавший Терминатора в исполнении Шварценеггера. Они были одеты в одинаковые красные шерстяные пальто. У Матроса пальто было распахнуто, под ним виднелась черная рубашка и толстая золотая цепь, татуированные руки тоже были все в золотых кольцах. «Как Петрушка», – подумал Гвоздь.

Чуть в отдалении стоял «жигуль» с еще двумя короткострижеными, тупомордыми быками.

Матрос расчувствовался и едва не прослезился, завидев Гвоздя.

– Тысячу километров отмахали, – оценил заботу Гвоздь.

– Хоть десять тысяч, – отмахнулся Матрос. – Гвоздь, на тебя надежа.

– Чего это?

– Везде гадский промысел. Жизни честному люду не стало, Гвоздь. Беспредел одолел, – Матрос распахнул дверь «Вольво» и жестом пригласил вора садиться.

– Излагай.

– Потом. Дома… Сегодня наш праздник.

«Эх, ну почему я не дантист?» – в очередной раз с горечью подумал Граерман, сбрасывая скорость и прижимая машину к тротуару. Место было людное. Перед кинотеатром «Встреча» толпились цветочники и торговцы продуктами.

– Куда, мужики? – спросил Граерман, распахивая дверь.

– В Рогово, – сказал высокий, одетый в хлопчатобумажный пятнистый военный комбинезон и обутый в кроссовки, прыщавый парень лет двадцати пяти – тридцати на вид, похожий чем-то на деревенского дурачка. Его плечо оттягивал свернутый палас, а у ног стояли две хозяйственные сумки.

– Сколько не жалко? – осведомился Граерман.

– Ну, две сотни, – помялся приятель прыщавого – кряжистый, с широкими ладонями, одетый в коричневую куртку с надписью по-английски «Нью-Йоркские буйволы», «работяга». Его жиденькие волосы едва прикрывали розовую лысину.

– Обижаешь, – покачал головой Граерман.

– Ну, – «работяга» прищелкнул языком. – Ну две с половиной.

– Да туда пилить-то сколько. И дорога плохая. Три.

– Ладно, – нахмурился прыщавый. Хозяйственные сумки и палас затолкали в багажник.

«Шестерка» резво рванулась вперед – к выезду из города.

Граермана продолжали терзать невеселые мысли. Как-то по-дурацки получалось все в жизни в последнее время. Где это видано – занимающийся извозом еврей?! Да, это завоевание последних исторических лет. Эх, стал бы, как советовали родственники, дантистом, стриг бы по сто пятьдесят долларов за один зуб из металлокерамики и горя бы не знал. Ан нет, призвание нашел – трупы резать. Стал судебно-медицинским экспертом. Что тут скажешь? Успокаивать себя тем, что любишь свою работу, что стал в ней классным специалистом? Конечно, греет душу. Вот только второй месяц зарплату не платят. Да и то, что платили, может назвать зарплатой только большой шутник. Вот и приходится калымить.

Рисковать, можно сказать, жизнью, возить бог знает кого черт знает куда.

Граерман покосился на пассажиров. Что за люди? Знать бы, чего у них на уме? Может, накинут удавку на шею и выбросят из машины, как две недели назад водителя «Волги», – приходилось делать вскрытие… Тьфу, прочь подобные мысли. К людям надо относиться с доверием. Обычные деревенские мужики – святая пропойная русская простота. Вон, ковер в городе прикупили.

– А тебе как, хозяин, по дороге или мы тебя напрягаем? – осведомился «работяга».

– За грибами собрался. Почти по дороге.

– За грибами, – обрадовался «работяга». – Тогда тебе под Сосновку надо. Там во какие белые выдались, – судя по его жесту, шляпки у белых под Сосновкой были размером со сковородку «Тефаль».

– Я на прошлой неделе, – оживился Граерман, – на восток ездил. Там бедновато с грибами.

– Ну, ты нашел куда ездить…

Граерман действительно собрался за грибами, и попутчики подвернулись ему очень кстати. Страсть к сбору грибов у него была застарелой и горячей. И тема действительно его интересовала. Он надеялся выведать у попутчиков какие-нибудь секреты.

За разговором остался позади город, пошли пригородные поселки, а потом леса. Машина бежала гладко, хорошо. Мотор работал как часы. Никто бы не сказал, что «шестерке» скоро десять лет. Выглядела она как новенькая. Впрочем, Граерман не слишком гонял ее. Больше она стояла в гараже – до последнего времени, пока не перестали платить зарплату и не начались каникулы в платном медицинском колледже, чтениями лекций в котором удавалось отодвинуть угрозу голода. Впрочем, в этом году деньги стали задерживать куда реже…