— Откуда ты знаешь?

— Потому что я ее видела.

— И думаешь, она такая, что мне понравится?

— Я бы сказала — она любому парню понравится.

— Ты имеешь в виду — шлюховатая?

— Сэм!

— Извини. Но это так прозвучало.

— Нет уж, этого я не говорила. Я точно выразилась. Она нравится любым парням. Я не говорила, что ей нравятся любые парни. Разницу чувствуешь?

Мама всегда считала, что я сексист, и я стараюсь выражаться осторожнее не только при ней, но и при других. Надо всегда делать исключение, когда говоришь о девчонках. Если ты произносишь что-то такое, не сексистское, правильной девчонке, она сразу же начинает лучше к тебе относиться. Скажем, один из твоих корешей говорит, какие, мол, все девки дуры, а ты ему: «Не все» — и сразу выглядишь лучше. Хотя, конечно, если этот разговор слышат девушки. А иначе зачем время терять?!

Мама была права. Она не говорила, что Алисия шлюховатая. Она подразумевала, что Алисия классная, а это не одно и то же, правда? Вот облом будет, если она меня просто так заманить хотела! Ну, так или иначе, это меня заинтересовало. Если мама о ком-то говорит «классная», это как-то официально звучит. Я действительно захотел увидеть эту девчонку. Это не означало, что я надумал пойти с ней в гости. Но посмотреть хотел.

Думаю, я не собирался заводить девушку. Я никогда раньше ни с кем не встречался больше чем семь недель, и три из этих семи были не в счет, потому мы на самом деле и не виделись. Я хотел отделаться от нее, она — от меня, так что мы избегали друг друга. Ну и в результате никто ни от кого не отделался. А в другие разы было так: там две недели, тут три. Я потом понял, что надо постараться получше, но мне тогда больше нравилось кататься на скейте с Кролем и сидеть в «Макдоналдсе», чем болтать о чем-то с человеком, которого и знаешь-то плохо.

Мама принарядилась, чтобы идти в гости, и выглядела обалденно. На ней было черное платье, она немножко подкрасилась и, можно сказать, отнеслась к этому всерьез.

— Что думаешь? — спросила она.

— Да... Нормально.

— Нормально — в смысле ничего или в смысле — классно?

— Да класснее некуда. Не просто здорово — охренительно хорошо!

Но она решила, что я балагурю, и дала мне полушутя затрещину.

— Одобрение воспоследствует?

Я знал это слово, но скорчил такую гримасу, будто она сказала что-то по-японски, поэтому она тяжело вздохнула.

— Это пятидесятилетие, юбилей, — сказала она. — Как думаешь, хорошо я выгляжу? Или не в тему?

— Пятидесятилетие?

— Да.

— То есть ей пятьдесят?

— Да.

— Упс! Так сколько ее дочке-то? Тридцать или около того? Зачем мне встречаться с тридцатилетней?

— Шестнадцать, я говорила тебе. Это нормально. Рожаешь в тридцать четыре, это и мне еще не поздно. И вот тебе пятьдесят, а ребенку — шестнадцать.

— Так она была старше, чем ты сейчас, когда родила эту девочку?

— Алисию. Да. И, как я сказала тебе, это не странно, это нормально.

— Я рад, что тебе не пятьдесят.

— Почему? Тебе какая разница?

Она была права на самом-то деле. Для меня не было никакой разницы.

— Когда тебе будет пятьдесят, мне будет тридцать четыре.

— Ну и?..

— Мне можно будет выпивать. И ты ничего мне на это не сможешь сказать.

— Это лучший аргумент, который я когда-либо слышала в пользу того, чтобы рожать ребенка в шестнадцать. Действительно, единственный и лучший аргумент.

(Не нравится мне, когда она говорит такое. Чувствую себя и сейчас виноватым. Как будто я преследовал ее, чтобы родиться восемнадцать лет назад. Это не шутка — быть нежеланным ребенком, а я именно нежеланный ребенок, если посмотреть правде в глаза. Всегда приходится напоминать себе, что это была их идея, а не твоя.)

Они жили в одном из этих здоровенных старых домов в Хайбери. Я до сих пор ни в одном из них не был. Мама знает людей, которые живут в таких домах, по работе и по книжному клубу, а я никого не знаю. Мы жили всего в полукилометре от них, но у меня никогда не появлялся повод ходить в те края, где живет Алисия, пока не встретил ее. Все там было непохоже на наши места. Там — большой дом, а мы жили в квартирке. Там — старье, а наш дом новый. Там — беспорядок и грязь, а у нас чисто и прибрано. И там везде книги... Не то чтобы у нас дома не было книг. Но у мамы — книг сто, у меня — тридцать. А у них у каждого по десять тысяч. Или так кажется? Там книжные шкафы в коридоре, и вдоль лестницы шкафы, и поверх шкафов еще стоят рядами книги. Все наши книги новые, а у них все старые. Мне больше нравится у нас дома, хотя я, конечно, хотел бы побольше, чем две спальни. Когда я думаю о будущем, о том, на что оно будет похоже, я представляю себе свою жизнь так: дом, в котором полно спален. Не знаю, что я буду с ними делать, потому что жить я хочу в одной из них, в своей собственной, как один скейтер, которого как-то показывали по MTV. У него был огромный дом с бассейном и с маленькой скейтинговой рампой в закрытом помещении с мягкими стенами, обитыми подушками. И никакой подруги, которая жила бы в этом доме, или родителей — никого. Не знаю, зачем ему был такой дом, но неважно. У меня была цель.

Мама сказала привет Андреа, маме Алисии, и Андреа сопроводила меня туда, где Алисия должна была сказать мне привет. Но, похоже, Алисия этого делать не собиралась. Она лежала на диване и листала журнал, хотя в доме были гости, а когда мы с мамой вошли, она напустила на себя такой вид, будто это был самый тоскливый и противный вечер в ее жизни, а с нашим появлением все стало еще хуже.

Не знаю, как вы, но когда родители пытаются подобрать мне кого-нибудь в пару, мне сразу же кажется, что никого противнее не найти во всей Британии. Пусть она выглядит как Бритни Спирс и считает, что «Хоук. Профессия: скейтбордист» — лучшая книга на свете. Это была мамина идея. В том и штука, что друзей себе выбираешь сам. Это фигово, когда всякие тетки, двоюродные братья и тому подобные тебе навязывают, какие у тебя должны быть отношения с людьми. Если бы мне не позволяли самому выбирать себе друзей, я бы никогда и ни с кем вообще по второму разу не общался. Я бы жил себе один на необитаемом острове, только если бы можно было сделать остров из бетона и чтобы со мной там была моя доска. Необитаемый обкатываемый остров, ха-ха-ха!

Ну да ладно! Нормально, если я не хочу ни с кем разговаривать, но что она-то себе думает: сидит здесь надувшись и смотрит в сторону? Да она слышала вообще о Тони Хоуке, или о грайнд слайде, или о чем-нибудь еще таком же классном, а если нет — что дает ей право так себя вести?

Я решил, что надо бы ее растормошить. Сидит себе на диване, вжавшись, ноги скрестила и смотрит мимо меня на накрытый стол и на стенку напротив. Я сел так же, скрестил ноги и уставился в другую сторону — на книжные полки. Мы были точь-в-точь манекены на витрине.