Карина почему-то не могла думать ни о чем, кроме этого дурацкого желтого чемодана, словно он являлся частью Степана и без него тот не мог быть самим собой. Она уже точно знала, что он сейчас скажет.

Он повернулся, приподнялся над подушкой и бросил коротко:

– Я должен уйти. Прости. Так получилось.

– Когда? – спросила Карина, хотя это волновало ее меньше всего. Если уходить, какая разница – завтра, через месяц, через год. Главное – уходить, главное – навсегда.

– Завтра, – ответил Степан и еще раз добавил: – Прости.

Карина ничего не сказала. Утром он ушел.

Вскоре позвонила общая знакомая, та самая, что привела его в первый раз, и рассказала, что из Омска Степан привез беременную жену. Они продали квартиру умершего отца, добавили денег и купили в Москве крошечную комнату в коммуналке. Он устроился в хорошую фирму и будет копить на квартиру. Ребенок должен родиться через два месяца.

Карина слушала, кивала трубке, и ей вспоминалось, как первый раз раскинула она карты на Степана, и в ногах у него оказалась червонная дама. Грустная русоволосая дама червей, с поникшей чайной розой в руке. Она, Карина…

…Снизу послышалось оглушительное жужжание дрели. На четвертом этаже уже три месяца шел грандиозный ремонт, и от шума сотрясался весь подъезд.

Карина вздрогнула и открыла глаза. Кажется, она задремала. Или нет, просто давно, вот уже семь лет, грезит наяву, каждую свободную минуту погружаясь мыслями в далекие воспоминания и несбыточные мечты.

Она быстрым, вороватым движением перевернула страничку альбома.

Сколько раз давала себе клятву выбросить эту фотографию, да так и не хватило духу. Красуется здесь, большая, цветная, глянцевая, словно привет из прошлой жизни. Напоминание о том сказочном дне, когда, гуляя по Арбату, тогда еще бывшему Калининскому, они со Степаном забрели в фотосалон.

Заглянули смеха ради, но пожилой усатый фотограф оказался мужиком прилипчивым и красноречивым, уломал их сделать карточки.

Сначала он долго усаживал Карину в низенькое, резное креслице, учил, как держать руки – одну на коленях, другую на подлокотнике, лично пристроил в ее пальцах бумажную маргаритку. Затем заставил Степана встать у Карины за спиной, обнять ее за плечи, наклониться так, что их виски слегка соприкасались.

Мелькнула вспышка, затем другая. Степан достал бумажник, сунул старику две помятые десятирублевки – сумму баснословную по тем временам. Тот в ответ протянул Карине корешок от квитанции.

Это было ровно за день до того, как Степану позвонили из Омска.

А через четыре дня он уехал. Про фотографии Карина позабыла и пришла в салон лишь спустя пару недель, обнаружив в кармане пальто потрепанные бумажки.

Усатый подал ей конверт. Там лежали два одинаковых снимка, вызывающе красивые, изумительные по четкости и цвету. Одну карточку она послала в Омск, другую вставила в альбом и каждый вечер ревела, глядя на нее.

…Карина машинально провела рукой по глазам, хотя знала, что они абсолютно сухи. Все слезы она выплакала тогда, семь лет назад.

Саша в шутку называет ее «моя каменная леди». И вправду, Карина точно окаменела с тех пор, разучилась смеяться и плакать, навеки стала сдержанной и спокойной.

Сама себе противна, но ничего не поделаешь.

Она решительно захлопнула альбом, спрятала его обратно в тумбочку. Осторожно дотронулась до потрепанной рубашки верхней карты и тут же отдернула руку.

Закончилось время, когда она ночи напролет раскидывала колоду. Складывала, тасовала, раскидывала вновь, и всегда карты давали ей один и тот же ответ.

Все это пройдено и забыто. А сейчас спать! Принять на ночь теплый душ, проглотить таблетку снотворного и уютно устроиться под теплым одеялом. Эту единственную радость у нее никто не отнимет.

3

Утром Карине стало легче. Проснулась она рано, задолго до того, как прозвонил будильник. От вчерашней усталости и апатии осталось лишь легкое головокружение. Но и оно быстро прошло после чашки крепкого кофе.

На работу надо было к двенадцати, и все утро она провела за чтением любовного романа, который от нечего делать купила в киоске пару дней назад.

Книжка оказалась затягивающей, хоть и откровенно банальной. Карина не заметила, как пролетело два часа.

Когда она подходила к школе, настроение было вполне терпимым. Пожилая вахтерша приветливо поздоровалась и протянула ключ от класса. Карина расписалась в журнале, поболтала со старушкой о том о сем и неторопливо поднялась на второй этаж.

Тут она нос к носу столкнулась с завучем, Марией Максимовной Бурцевой, симпатичной, подтянутой дамой лет пятидесяти с высокой, аккуратно уложенной копной каштановых волос.

Завучиха лучезарно улыбнулась, обнажив удивительно ровные и белые зубы:

– Кариночка, вы-то мне и нужны! Есть важный разговор.

Весь персонал школы отлично знал: сияющая улыбка начальницы, равно как и ее склонность называть подчиненных уменьшительными именами, не что иное как прелюдия к пренеприятнейшим вещам, например, очередному нагоняю за неверно заполненный журнал, или минутное опоздание на урок.

В другое время Мария Максимовна была весьма сурова и не проявляла излишней любезности.

– Я вас слушаю. – Карина кивнула, останавливаясь.

– Нет, дорогая, не здесь. Пойдемте ко мне в кабинет. – Завуч сделала пригласительный жест рукой и стремительно зашагала по коридору. Карина последовала за ней, на ходу гадая, чем могла прогневить начальство.

Бурцева остановилась перед дверью, повернула ключ в замке и встала на пороге, пропуская ее вперед.

– Садитесь, милая. – Она кивнула на широкое кресло напротив стола. – Не волнуйтесь, я не задержу вас надолго. – Бурцева осторожно, кончиками пальцев поправила свою шикарную прическу, опустилась на стул, сохраняя идеально прямую осанку, и спросила, слегка понизив голос: – Слушайте, что это с вашей приятельницей?

– Какой приятельницей? – Карина непонимающе уставилась на Бурцеву, хотя ей моментально стало ясно, о ком идет разговор. О Зине.

– Ну как же, – подтверждая ее догадку, проговорила Мария Максимовна, – разве вы с Зинаидой Ильиничной не подруги?

– Положим, это так, – уклончиво ответила Карина, продолжая изображать полное недоумение. Она старалась выиграть время, пока не угадает наверняка, чего именно хочет от нее начальница.

– А раз так, – мгновенно перестав улыбаться, сурово отчеканила та, – то неужели вы не в курсе, что Бабакина подала заявление об уходе?

– Когда?

– Сегодня утром.

Карина ничего не ответила.

Значит, Зина решила действовать немедленно. Что ж, может, так и лучше, потом возникнут сомнения, сожаления, а железо надо ковать, пока горячо.

Бурцева смотрела на Карину ледяным взглядом прозрачно голубых глаз.

– При чем тут я? – пожала та плечами.

– А вы не понимаете? – Завучиха скрестила руки на груди. – До конца учебного года два с половиной месяца. Впереди экзамены. Где мы найдем сейчас педагога на