Блеск таланта Мальро и других авторов, восхищающих меня, — словно немой обвинитель, неприглядное отражение моего малодушия. Ну да ладно, не хочу отвлекаться от повествования.

Я как раз хотел сказать, что, коль скоро мне предстояло лететь в Гонконг, а оттуда в Пекин, полезно было бы перечитать также кое-какие отрывки из «Конквистадоров» и «Человеческой сущности». Итак, я съел соевый сандвич, прокрался (признаюсь) к холодильнику, чтобы подкрепиться тремя кусочками фуагра и парой глотков из бутылки «Вуврэ», — я намеревался еще немного почитать, а потом хорошенько выспаться.

Проснулся в шесть утра, разбуженный телефонным звонком, и понял, что так и сижу в кресле с томом Мальро на коленях. «Черт, — сказал я про себя, — кто бы это мог быть в такую рань?»

— Это Пети, — услышал я. — Через пятнадцать минут заеду за вами. Мы едем в китайское посольство, а оттуда — в аэропорт. Рейс в одиннадцать. Не забудьте паспорт.

На этом он закончил разговор; я же остался глазеть на трубку, не совсем понимая, что происходит. Через пятнадцать минут? Я подскочил к шкафу, достал чемодан и побросал в него все, что попалось под руку. В небольшой чемоданчик положил свой SONY и несколько кассет — прошли те времена, когда нам приходилось таскать тяжелые кассетники, и, кстати, это большое облегчение для наших плеч. Быстро принял душ, поводил по щекам бритвой и захватил из ванной все самое необходимое, уделив особое внимание пастилкам, которые на тридцать процентов ускоряют рассасывание жира в организме. Надо сказать, здоровый образ жизни я веду исключительно из медицинских соображений, поскольку быть тщеславным, по-моему, не только смешно, но и бесполезно. На кухне я взял пару пакетов апельсинового сока, яблоко и обезжиренный йогурт. Едва я перекрыл газ и воду, как раздался еще один звонок, на этот раз в дверь.

Пети ждал меня в «Рено-21» черного цвета, припаркованном на тротуаре. Он поприветствовал меня взмахом руки и снова уселся за руль, не предложив мне помочь погрузить чемодан в багажник. Я и накануне прекрасно понял, что этот человек мне не нравится, но в то утро весь его вид показался мне особенно неприглядным: поверх безвкусной рубашки в частую полоску он надел жилет, какие носят фотографы из «банановых республик», — не настоящий, а грубую подделку, скорее всего купленную в уличном ларьке в Бельвилле. Еще он нарядился в легкий пиджак, брюки цвета хаки и безразмерные ботинки на низкой подошве, те, которые придают прохожим ужасный вид, — щиколотки выглядят какими-то пухлыми, голыми, бледно-розовыми. Должно быть, именно так одевались в свое время чиновники в так называемых жарких странах в эпоху французской колонизации. И в конце концов я решил, что в этом Пети несуразно все: то, как он потел, дряблый живот, жуткий подбородок, запах нафталина, пропитавший одежду, влажные от испарины волосы на макушке…

Когда мы подъехали к посольству, Пети поставил автомобиль во второй ряд, взял мой паспорт и попросил подождать. Я уже начинал нервничать; очень хотелось выйти и подкрепиться круассаном с кофе в какой-нибудь забегаловке, но я побоялся вызвать раздражение своего попутчика. И стал ждать, барабаня пальцами по приборной панели и раздумывая, не включить ли радио, ведь к этому часу в мире должно было уже многое произойти, а я еще не слышал сводки новостей, что за долгие годы работы превратилось в каждодневную привычку.

Пети возвратился через пятнадцать минут. Молча сел в машину, швырнул мне паспорт, и мы поехали в аэропорт Росси. Дорогой я продолжал постукивать пальцами по приборной доске, пока на одном из светофоров Пети с ненавистью не посмотрел на мои пальцы. Тогда я сложил их и притих. Редкостный тип. Я ни разу еще не встречал журналиста, который так вел бы себя, хотя каждый знает, что и журналистской братии не чужды общечеловеческие качества, склонности и недостатки. В аэропорту произошло нечто неожиданное: вместо того чтобы оставить машину на стоянке, Пети протянул ключи от нее незнакомцу в сером, который, по-видимому, дожидался нас, но меня с ним никто не познакомил. Потом мы потащили наши чемоданы в направлении указателя линии «Катай Пасифик», и там, к своему разочарованию, я узнал, что мы летим экономическим классом. Я бы предпочел «Эйр Франс», где предлагают гораздо больше удобств, но Пети сказал, что в этот день в Гонконг отправляется лишь «Катай». Увидев, с каким раздражением мне отвечают, я перестал задавать вопросы и тяжело вздохнул — я был лишен возможности расслабиться в VIP-салоне, погрызть орешков с апельсиновым соком и почитать свежие газеты.

Мы уселись в одном из холодных залов ожидания, и я добродушно поинтересовался, есть ли у Пети дети.

— Нет, — ответил он сухо, — а почему вас это интересует?

— Так принято начинать беседу, — ответил я, — в конце концов, у нас совместная поездка.

— Поговорим, когда придет время, — отрезал он.

И вновь замолчал, а в подтверждение своих слов извлек из дипломата какие-то бумаги и погрузился в их изучение так, будто это были его собственные документы о разводе. Раздосадованный, распираемый желанием выругаться, я поднялся и стал прохаживаться по дьюти-фри, думая, что на самом деле Пети не только неопрятный, но и грубый, высокомерный тип. Мне показалось, что такой человек не в состоянии доставить хоть малейшую радость кому бы то ни было даже в момент своего рождения. Быть может, чуть позже, пропустив несколько глотков в самолете или на месте, он расслабится и впечатление изменится. Я не собирался конфликтовать. Если Пети решил нагрубить — это его проблемы.

Ну а пока нам предстоял долгий путь. Нужно было лететь против солнца через всю Азию, чтобы прибыть в Гонконг к шести утра. Мне не в новинку подобные вещи; в таких поездках я обычно много читаю. Важно выбрать подходящее чтиво — не слишком легкое, но и не слишком содержательное, вдобавок такое, чтобы можно было растянуть на долгие часы полета. Потом наступает время ужина, обильно приправленного вином; после, в зависимости от настроения, я выпиваю немного виски или джина, причем последний бокал приходится на начало просмотра фильма, какие обычно показывают в самолетах после ужина. Я постепенно засыпаю, убаюканный спиртным и покачиванием самолета, если, конечно, он покачивается; признаюсь, люблю турбулентность, ведь когда самолет летит ровно и прямо, возникает ощущение, что сидишь в огромном и донельзя скучном зале ожидания. Ах, Гонконг, как ты еще далеко!

Сохранилось мало сведений о детских и ранних юношеских годах доктора Гисберта Клауса. Это часто происходит с людьми, чья судьба — преуспеть в изучении гуманитарных наук. Вплоть до пятидесяти лет он жил в Вестфалии, вернее, в деревушке под названием Бьелефилд, и те, кто упоминает о нем в своих дневниках, — конечно, уже после того, как он приобрел печальную известность, — утверждают, что, будучи мальчишкой, он не расставался с футбольным мячом. Но судьбе, этой пташке, которая всегда вертится там, куда ее никто не звал, и всюду сует свой нос, не было угодно, чтобы футбол стал жизненным предназначением юноши; чтобы в этом не оставалось никаких сомнении, она распорядилась так, что он порвал сухожилие на правой ноге. С тех пор жизнь мальчика круто изменилась, вместо спортивных упражнений он занялся учебой. Гисберт обладал неплохими способностями, и та же судьба, не слишком-то ласково обошедшаяся с ним вначале, решила в качестве компенсации наградить его другой страстью — страстью к филологии. Он поступил в университет Колонии, или Кельнский, как говорят немцы, и ревностно занялся синологией, то есть изучением китайского языка и культуры.