Она уже несколько недель знала, что у Селии появился новый мужчина. После десяти лет жизни со своей красивой белокурой мачехой Джесси могла сказать это наверняка. Отец Джесси умер девять лет назад, и за этот период времени количество любовников Селии исчислялось цифрой по меньшей мере вдвое большей. Селия была осторожна, но недостаточно, чтобы скрыть свои шашни от проницательных глаз своей отнюдь не обожаемой падчерицы. Впервые Джесси осознала истинную цель частых продолжительных отлучек Селии, когда случайно наткнулась на письмо, которое та писала своему любовнику и по ошибке оставила в задней гостиной. Зная, что нехорошо читать чужие письма, Джесси тем не менее прочла. Скабрезный язык послания и его откровенно страстный тон произвели на невинную наивную девочку, какой она была тогда, неизгладимое впечатление. Как только глаза у нее открылись, Джесси научилась читать свою мачеху как открытую книгу: беспокойство, раздражительность и мелочная злоба, когда у Селии был период без мужчины, и таинственность, скрытность и безразличие к проступкам Джесси, когда у нее кто-то был.

Последние несколько недель Селия порхала по дому с лукавой улыбкой, словно говорящей: «у меня есть тайна», и Джесси догадывалась, что новый любовник на подходе. По прошлому опыту Джесси догадывалась, что вскоре Селия отправится в очередную поездку по магазинам в Джексон, или будет якобы приглашена на бал или вечеринку в Новый Орлеан, или придумает какой-нибудь другой повод, чтобы уехать из дома на несколько недель, не возбуждая ничьих подозрений и не давая пищу для сплетен, в то время как сама будет наслаждаться обществом очередного любовника подальше от всевидящих глаз и светских ограничений. Такая хитрость могла обмануть соседей, которые были бы шокированы и не преминули выразить свое презрение, если бы узнали, что у очаровательной вдовы Линдси было столько же любовников, сколько котов у кошки во время течки, но Джесси было не обмануть. Полжизни наблюдая за ней, Джесси хорошо знала настоящую Селию, которая лишь внешне напоминала милую, добродушную женщину, которой притворялась. Настоящая Селия была жестокой и безжалостной в достижении своих желаний, словно тигрица, и почти такой же «добросердечной».

– Это первый раз, когда она привозит одного из них сюда, – пробормотала Тьюди, нахмурившись, и ее руки наконец замерли в миске с бобами, когда двуколка подкатила к переднему крыльцу и остановилась. Селия никогда не приглашала своих мужчин домой, и это, разумеется, одна из причин, почему Джесси почувствовала в душе такую тревогу. Но услышать, как ее беспокойство так сжато высказала Тьюди даже раньше, чем ей самой удалось установить его причину…

Джесси искоса бросила удивленный взгляд на бывшую няню, которая давно взяла бразды правления домом в свои руки – еще тогда, когда молодая жена Селия не проявила к этому особого расположения. Хотя почему Джесси должно удивлять, что Тьюди прекрасно понимает ситуацию? Тьюди, несмотря на уютную полноту и безмятежный нрав, имела глаза ястреба и мозги лисы. Ухищрения Селии обманывали ее не больше, чем изобретательные отговорки маленькой Джесси, которыми та оправдывала свои проказы и шалости.

Незнакомец вышел из двуколки, и глаза Джесси впились в него. Один из дворовых мальчишек подбежал, чтобы забрать экипаж, но взгляд Джесси не отрывался от мужчины. Селия и незнакомец были поглощены друг другом и не заметили, что с верхней галереи за ними наблюдают напряженные, недружелюбные глаза. Руки Тьюди замерли в миске с бобами, а Джесси перестала качаться и жевать.

Даже со спины незнакомец был достоин женского внимания. Он был высок, широкоплеч, с длинными мускулистыми ногами и густой гривой черных волнистых волос. Насколько могла видеть Джесси, на его черном сюртуке и бежевых брюках не было ни единой пылинки или морщинки. Этого было достаточно, чтобы отличить его от плантаторов и их сыновей, которые являлись официальными посетителями Селии. Стояла середина мая сорок первого года, было не так жарко и душно как будет позже летом в сыром и знойном районе дельты Миссисипи, но все равно достаточно тепло, и мужчины в округе уже к середине дня ходили помятыми и воняли потом. Но этот мужчина – Бог ты мой – его сапоги прямо блестели! Что-то в этой безупречной чистоте блестящей коричневой кожи заставило Джесси скрипнуть зубами. Она уже знала, что этот мужчина ей не нравится.

Она нахмурилась, когда незнакомец протянул руки вверх, чтобы обхватить Селию за талию, и легко снял ее с коляски. Хотя сам жест не выходил за рамки того, что джентльмен мог предложить леди, но эти руки с длинными пальцами в черных кожаных перчатках для верховой езды сомкнулись вокруг тонкой талии Селии с излишней интимностью, и держал он ее чуть дольше, чем позволяли приличия. Наблюдая, Джесси ощутила странное смущение, словно стала свидетельницей чего-то очень личного. Селия, разумеется, ослепительно ему улыбалась, что было отнюдь не удивительно. Если он ее любовник, а Джесси с каждым мгновением все больше убеждалась, что так оно и есть, то она, конечно же, будет ему улыбаться. А он будет взирать на нее с тошнотворной пылкостью и стараться подольше задержать на ней свои руки. Другими словами, вести себя в точности так, как он и вел себя теперь.

Селия рассмеялась своим мелодичным смехом над чем-то, что он сказал, задержав ладони на рукавах его безупречно сшитого модного сюртука, когда он поставил ее на ноги и наконец отпустил талию. То, как она восторженно улыбалась ему в лицо, как ее руки по-собственнически лежали на его руках, даже то, как она, казалось, всем телом подавалась к нему, когда он говорил, полностью подтверждало догадку Джесси. Этот мужчина – теперешний любовник Селии, и у нее хватило глупости и дурною вкуса, чтобы привезти его домой, в «Мимозу». Возникал вопрос – почему?

Как бы его ни звали, откуда бы он ни был, от него приходилось ждать беды. Джесси чувствовала это всеми порами, точно так же, как Тьюди чувствовала надвигающийся дождь.

– Интересно, что она задумала? – Это были скорее мысли вслух, чем вопрос, но Тьюди все равно ответила:

– Ягненочек, я уже давным-давно отказалась от попыток понять мисс Селию. И не смотри так. Это неприлично.

Наставление Тьюди было ярким примером того, когда говорят, что горшок котел сажей корил, но сейчас было не время рассуждать об этом. Кроме того, Тьюди была права. Негоже, чтобы заметили, как она таращится, разинув рот. Когда запряженную двуколку увели, Джесси снова раскачала кресло, мягко оттолкнувшись ногой от побеленного пола, и откусила еще кусок тарталетки. Тьюди тоже опустила глаза в колени и снова принялась лущить бобы.

Незнакомец повернулся, чтобы проводить Селию по широкой лестнице, ведущей на верхнюю галерею и в семейные гостиные, расположенные за ней. Джесси бросила один взгляд на его лицо и снова перестала жевать. Рука с забытой тарталеткой повисла в воздухе, когда она уставилась на спутника Селии с растущей тревогой.

Даже на ее критический неопытный взгляд мужчина была ослепительно красив. Когда они вдвоем поднимались по лестнице, он улыбался Селии, которая положила ладонь на изгиб его руки, своими длинными пальцами он накрыл ее маленькие и изящные. Его белоснежные зубы блестели на загорелом лице, а черты были красивыми и правильными. Когда он откинул назад голову, засмеявшись чему-то. Джесси увидела его глаза под густыми черными бровями, невероятно голубые, такие же голубые, как безоблачное небо, простирающееся над долиной Язу.