Логичным решением казалось — разделиться, оставить Дороти в провинции и поехать в Фаунтерру вдвоем. Но это никому не пришлось по душе. Карен боялась остаться наедине с безумцем; Дороти горевала от разлуки с другом; Нави заявил, что в больших городах его частенько хотят побить, и Дороти сможет защитить его, а Карен — нет. Нави сказал:

— Для решения этой задачи требуется собрать больше данных, — и пошел в городскую библиотеку.

Карен предупредила:

— Сударь, читайте медленно! Если увидят, как вы глотаете книгу за пять минут, то завтра о нас узнает весь город.

— Я — простой человек, да, Карен? Никаких отличий от смертного! — мстительно буркнул Нави и ушел.

Дамы впервые за долгое время оказались предоставлены себе. Это изрядно сбило их с толку.

— Наверное, надо пойти порасспрашивать… — без уверенности сказала Дороти.

— Только осторожно, — добавила Карен.

Они подумали, что люди больше будут откровенничать с одинокой женщиной, и разошлись каждая в свою сторону. Вечером встретились в гостинице, чтобы поделиться успехами.

Дороти по какой-то неведомой причине оказалась весьма привлекательна для моряков. Прямо как магнит для железа или мед для медведя! Она получила дюжину предложений отправиться вместе в разные порты мира, в том числе на Фольту. Последний морской офицер так ловко ее заболтал, что она спохватилась уже в кубрике бригантины и чудом вырвалась на свободу. Дальше Дороти предпочла вести расспросы подальше от порта — но и тут встретила трудности. О чем, собственно, спрашивать? «Вы не знаете, в какой темнице моя дочь?» Ясно, что не знают. Нужно задавать такие вопросы, что простые люди, не агенты протекции, могут знать ответы. Но таковые не приходили на ум Дороти. Она с горя выпила вина в пяти разных кабаках, завела три десятка знакомств, выиграла на петушиных боях, проиграла в кости, трижды спела «Леди и медведя» — раз на спор, два на бис, — с кем-то поцеловалась, кому-то другому влепила затрещину, и наконец убралась восвояси, провожаемая половиной квартала.

Карен вышла на улицу с намерением расспросить каждую собаку. Идя по набережной, она увлеклась необычным чувством: свободою. Вокруг было множество людей, но никто ее не знал и не замечал. Не было ни лекарей, ни медбратьев, ни чокнутых; никто не требовал вернуться в цех и взяться за перо; никто не грозил процедурами. Можно идти, куда захочешь, смотреть на что вздумается. Можно остановиться и стоять на месте, глядя на море, слушая скрип снастей и крики чаек, — и никто не заорет: «Чего стоишь без дела! Труд — основа терапии!» Можно подойти к булочной и вдохнуть аромат корицы, тянущийся от двери, — никто не упрекнет: «Жажда запахов — происки болезни. Получишь у меня процедуру!» Можно зайти внутрь и купить булочку. Купить! За деньги! Ощутить в пальцах прохладную гладкость серебра, щелкнуть монетой о прилавок — как двадцать лет назад, как в прошлой жизни! Сказать: «Не нужно сдачи», услышать: «Ох, спасибо, сударыня, вы так щедры!» Получить булочку, завернутую в бумагу. Ее завернули потому, что ты можешь взять ее с собой и съесть когда угодно. Святые боги, когда угодно и где угодно! Карен думала скормить булочку чайкам, ведь купила ее только ради удовольствия совершить покупку, но внезапно почувствовала этот… она и слово-то почти забыла: аппетит! Уселась на пирсе и стала жевать, глядя, как швартуется красавец-галеон торгового флота. До чего же было… так… так!..

До вечера леди Карен гуляла, ела, пила чай и кофе. Прошла общим счетом больше пяти миль, посетила почти десяток булочных, чайных, кофейных, закусочных. Кроме продавцов, она не говорила ни с одним человеком, поскольку имела такое право — не говорить ни с кем. Одновременно с Дороти она вернулась в номер, пьяная от свободы.

Уроженец подземного царства пришел часом позже и застал дам, распевающих дуэтом рыцарские баллады.

— Простите мне бестактный вопрос: вы свихнулись?!

Естественным путем разгорелась дискуссия. Нави обвинил спутниц в безделье и праздности. Они возразили, что бездельем тут и не пахнет, они провели день с огромною пользой и обрели ужасно ценную штуку: ощущение свободы. Нави сказал, что всякие эмоции и чувства — это абстрактные явления, их нельзя считать добычей. Дамы ответили, что он попросту эмоционально глух, что ставит под сильное сомнение его божественную природу. Истинный бог велик во всем, в том числе и в чувствах! Оскорбленный до глубины души, Нави ушел спать в комнатенку для прислуги.

Утром Дороти терзалась виной: и от того, что обидела друга, и потому, что так явно согрешила на глазах у бога, ведь всякий знает: праздность — зло. Она долго искала способа подступиться к Нави, загладить свой проступок, но никакой хорошей идеи не приходило на ум, она злилась на саму себя и угрюмо молчала. А Нави, как ни в чем не бывало, повел длинный рассказ о новостях — и даже не вспомнил проступок подруги! Этим он проявил столько великодушия, что Дороти испытала прилив восторга и веры.

Любопытно: в том же самом действии Карен увидела противоположный смысл. Нави избегает обсуждения конфликта потому, что не уверен в себе, а сомнение в своих силах — черта смертных, не богов.

Поведал же Нави вот что. Много лет назад первым человеком в Полари, кто помог ему, стал добрый библиотекарь города Уэймара. С тех пор Нави питал симпатию к людям этой профессии, полагая: мир книг возвышеннее мира реального, кто живет в книгах, тот менее испорчен душою. Вчера Нави разговорился с местным библиотекарем — и не ошибся: тот оказался милейшим человеком. Нави блеснул начитанностью, вызвал доверие книжника и стал выспрашивать новости. А когда библиотекарь отвлекался, Нави читал разные выпуски «Голоса Короны» — нарочно втрое медленней своей обычной скорости, потому дело растянулось на весь день. «Голос Короны» не доходил до острова Фарадея-Райли, и новостей, неизвестных беглецам, накопилось изрядное множество. Нави начал рассказ с восстания Подснежников, а окончил самыми свежими событиями: войною в Шиммери и судом в Фаунтерре. О последнем Нави отозвался с пренебрежением:

— Право, этот суд сильно переоценен. Протоколы заседаний печатают в каждом выпуске «Голоса», но на мой взгляд, все это — показуха. Во-первых, подсудимый обвиняется в том, что зарезал владыку Адриана — которого Палата уже признала преступником и деспотом. Тогда зачем судить? Могли бы благодарность выписать, что избавил мир от злодея. А во-вторых, сам подсудимый довольно мелок: придворный шут, зависимый от наркотического снадобья, прежде уже судимый за какой-то заговор. Разумеется, всякий заслуживает правосудия, но зачем трубить повсюду о столь незначительном человеке? Я думаю, ответ один: владычица Минерва хочет подчеркнуть свою справедливость и делает из процесса показательное представление.

Дороти согласилась с Нави и не проявила к суду интереса. Взамен расспросила о новостях Нортвуда — давеча Нави предположил, что она оттуда родом, и это походило на правду. Слова о Севере отзывались теплом в душе Дороти. Однако Нортвуд теперь не радовал процветанием. Он оказался под властью Крейга Нортвуда — старшего из сыновей графа, — а тот покинул родную землю и прочно засел в столице. Там он пировал за счет военных трофеев и наслаждался званием главнокомандующего, которое пожаловала ему Минерва; графство Нортвуд тем временем погружалось в смуту. Армия Крейга в ходе войны сожрала немалую долю бюджета, земля обеднела, мужики и бароны объединились в своем недовольстве — а успокоить их некому. Средний сын графа, Хорас Нортвуд, сидит наместником в Клыке Медведя, но не пользуется большим уважением. Один бунт уже вспыхнул в марте, Хорас не без труда подавил его. Следующий может стать фатальным. В нескольких днях плаванья находится Беломорье, тамошний граф Флеминг уже восстал против герцога Ориджина. Он может поддержать мятежных баронов Нортвуда, чтобы впоследствии получить ответную помощь. Словом, в северных землях назревает хаос.