— О Боже. О Боже Боже Боже.

— Послушайте, может, кофе? А, вот. Курите.

Джо взял предложенную ему лейтенантом сигарету.

— Боже, — слабым голосом проговорил он. — Но с ней все в порядке, да? Я хочу сказать, никаких переломов или чего-нибудь в этом роде?

— Нет, переломов нет. — Хепельман наклонился вперед и зашептал прямо в ухо молодому человеку: — Мистер Рейнс, у меня было много подобных дел. Такое случается сотни раз на дню. Да, это тяжело. Но вы, я думаю, переживете это. А женщины, как правило, приходят в себя быстрее мужчин. Теперь уже все в порядке. Все позади.

Однако Джо реагировал не так, как привык Хепельман. Он сидел и курил, неподвижно глядя куда-то в глубь похожего на тоннель больничного коридора. Кто-то вызывал по внутренней связи доктора Холланда.

— Некоторые люди просто сущие звери, — заметил Хепельман. — Взбредет что-нибудь в голову — значит, вынь да положь. Им, черт возьми, наплевать, кто это будет. Я расследовал дела, где жертвами насилия становились восьмидесятилетние бабули! А этим гадам плевать. У них крыша давно съехала.

Джо сидел тихо и неподвижно.

— Знаете, как с ними следует поступать? У меня есть на этот счет твердое мнение. Подонкам надо отрезать яйца. Серьезно.

Кто-то шел к ним по коридору. Джо смотрел, как он подходит. В руках у него был блокнот, и Джо рассудил, что это либо другой полицейский, либо врач.

Хепельман поднялся и поздоровался с пришедшим за руку.

— Доктор Винтер, это мистер Рейнс. Я сказал ему, что все обойдется.

— Верно, мистер Рейнс, — сказал врач. Усталость проложила вокруг его глаз глубокие морщины. — Ваша жена отделалась незначительными повреждениями. Сейчас она в состоянии легкого шока; это естественное следствие того, что ей пришлось пережить, так что не тревожьтесь. Далее: от вас потребуется большое присутствие духа. Когда ваша жена начнет приходить в себя, она будет воспринимать окружающий мир несколько неадекватно. И, возможно, решит, что вы стали прохладнее относиться к ней — проблема, с которой сталкиваются многие жертвы сексуального насилия.

Джо кивал.

— Можно ее увидеть?

Взгляд доктора метнулся к Хепельману, потом вернулся к Джо.

— Я бы предпочел, чтобы это произошло не сейчас. Мы пытаемся удерживать ее в состоянии искусственного сна, используя седативные средства. Завтра вы сможете увидеться с ней на несколько минут.

— Я бы хотел увидеть ее сейчас…

Доктор Винтер моргнул.

— Доктор абсолютно прав, — заметил Хепельман, крепко взяв Джо за локоть. — Послушайте. Была трудная ночь. Отправляйтесь домой и поспите. Хорошо? Я готов вас подвезти.

— Завтра, — сказал доктор Винтер. — Свяжитесь со мной завтра.

Джо провел рукой по лицу. Они правы. Ей нужен сон, а кроме того, он все равно ничем не может помочь. Он сказал:

— Ладно.

— Вот и хорошо, — Хепельман подошел к лифтам на другой стороне коридора. — Я отвезу вас домой.

Прежде чем за Рейнсом и полицейским закрылись двери лифта, доктор Винтер успел сказать:

— C ней все будет в полном порядке.

Лифт поехал вниз. Винтер еще некоторое время стоял без движения. Внутри у него все дрожало после встречи с Рейнсом. Кто он? Таксист, сказал Хепельман? А с виду интеллигент: высокий лоб, глаза, которые потеплеют и станут добрыми, когда из них уйдет холодный страх, завитки в меру длинных волос над воротником. Умный парень. Слава Богу, не стал настаивать на том, чтобы увидеть жену.

Доктор Винтер вернулся к сестринскому посту и спросил:

— Миссис Рейнс сейчас отдыхает?

— Да, сэр. Теперь она некоторое время проспит.

— Очень хорошо. А теперь послушайте внимательно. И внушите остальным. — Он понизил голос: — На других этажах о ее состоянии ни гу-гу. Это наша проблема. Договорились?

— Да, сэр.

Винтер кивнул и пошел по коридору к палате, где лежала Мэри Кейт. Уже протянув руку к ручке двери, он вдруг передумал: незачем еще раз заглядывать к ней, незачем разглядывать ее тело и спрашивать себя и дерматолога доктора Бертрама, что это, черт побери, такое. Он знал ответ. Но что, объясните Христа ради, сказать Рейнсу? Чем, с точки зрения логики, объяснить ожоги на теле его жены? Не трением об асфальт, на который ее повалили, это уж точно.

Ожоги повторяли очертания человеческой руки.

Ожоги первой степени, ничего серьезного, но…

Следы ладоней там, где насильник хватал ее. На животе, предплечьях, бедрах горели отпечатки рук, такие четкие, словно насильник сперва окунул их в красную краску, а потом с размаха прижал к гладкой белой коже девушки.

И два отпечатка пальцев.

По одному на каждом веке.

В предрассветный час жара высоко поднялась над крышами — и вновь камнем упала вниз, как канатами опутав гранитные глыбы зданий. И стала ждать восхода, чтобы выжечь и иссушить город.

Джо так и не сомкнул глаз. Опухший от пива, он сидел на треснутом пластиковом стуле у открытого окна и смотрел на далекие, никогда не тускнеющие огни центра.

Боже мой, твердил он про себя, пока ему не начало казаться, что это говорит кто-то другой, стоящий рядом, Боже мой. Как можно допускать такое? Воспаленным внутренним оком он видел — вот пьяный грязный бродяга подстерегает в темноте приближающуюся Мэри Кейт. Потом выскакивает из своего укрытия и, точно тяжелый мешок с дерьмом, сбивает ее с ног. И дергается на ней, дергается, дергается… пока Джо не становится невыносима эта мысль.

С некоторых пор жизнь на планете была не столь уж прекрасна и удивительна; Джо знал это даже слишком хорошо. И вот это ; оно ворочалось у Джо внутри, пытаясь вырваться из-за решетки его зубов, заставить Джо схватить револьвер и бешеным псом ринуться на улицы.

Вернувшись, он позвонил ее родителям. Мать Мэри с трудом сдерживала крик. «А ты где был? Только не там, где надо было! Там тебя не было! Нет, ты дома штаны протирал! Ее же могли убить!»

— Виноват ты, Джо, так и знай! — рявкнул отец Мэри, отнимая у жены трубку. — Так хоть сейчас будь мужчиной! В какую больницу ее отвезли?

— К ней не пускают, — тихо сказал он. — Даже меня не пустили.

— Наплевать! Адрес больницы?

Джо осторожно положил трубку на рычаг, оборвав возмущенную тираду тестя. Он ждал сердитого стука в дверь, но они так и не приехали. Возможно, они обзвонили все больницы и нашли ее или, быть может, решили заявиться к нему с утра. Сейчас это его не заботило: он был рад, что не нужно ни с кем объясняться.

Он приехал сюда два года назад со Среднего Запада, стремясь получить образование и набраться «полезного жизненного опыта». Джо вырос в семье, «привязанной к земле», по выражению его отца. Им хотелось, чтобы и он, Джо, пустил корни в родных местах и рос, наливался соками, как пшеничный колос на черноземе. Но такая жизнь была не по нему; Джо давным-давно понял это. Ему хотелось стать учителем, преподавать Шекспира или литературу эпохи Возрождения, но прежде всего ему хотелось жить, вырваться из плена степи, где он появился на свет, и, может быть, обрести второе рождение в каком— нибудь крупном городе — так ему нашептывал юношеский идеализм.