Она не виновата, что не смогла рассчитать силу.

Леде ужасно хотелось признаться во всем своей лучшей подруге, выплакаться, как ребенок.

Но из-за упрямства и стойкой гордыни слова застряли в горле. Она сощурилась и высоко подняла голову.

– Тебе не понять, – устало сказала Леда.

Да и какая теперь разница? Эрис больше нет.

– Тогда помоги мне понять. Леда, нам не обязательно кидаться друг в друга угрозами. Почему ты не можешь рассказать всем, что произошел несчастный случай? Я знаю, ты не хотела навредить Эрис.

О том же самом Леда думала сотни раз, но, услышав это от Эйвери, оцепенела от страха.

Эйвери ничего не понимает, потому что получает все на блюдечке. Но Леда знала, что произойдет, стоит ей рассказать правду. Скорее всего, начнется расследование, затем будет суд. И то, что она пыталась скрыть правду, еще ухудшит ее положение. А в итоге всплывет то, что Эрис спала с ее отцом. И семья Леды, ее мама пройдут через ад. Нет уж, она не такая дура. Уж слишком бросается в глаза мотив, заставлявший ее желать смерти Эрис.

Как смела Эйвери вот так заявляться сюда и выносить ей оправдательный приговор! Она кто – богиня правосудия?

– Никому не рассказывай! А иначе, клянусь, ты пожалеешь.

Ее яростная угроза повисла в тишине. Леде показалось, что воздух в комнате остыл на несколько градусов.

Испытывая острое желание уйти, она поднялась на ноги. Сойдя с Овального Ока на ковролин, Леда заметила, что из ее сумки что-то выпало: две ярко-розовые таблетки снотворного.

– Рада видеть, что некоторые вещи неизменны, – отстраненно проговорила Эйвери.

Леда не стала ее переубеждать. Эйвери увидит все так, как захочет.

На пороге Леда обернулась. Эйвери опустилась на колени в центре Овального Ока, прижав ладони к поверхности оргстекла. Ее взгляд устремился вниз. Было в этом что-то тоскливое и безнадежное, будто она молилась, пытаясь вернуть Эрис к жизни.

Спустя пару секунд Леда поняла, что Эйвери плачет. Наверное, во всем мире она была единственной, кого слезы красили: глаза ее еще больше наливались синевой, блестящая влага на щеках лишь подчеркивала совершенство лица.

В этот момент Леда вспомнила, почему ненавидела Эйвери.

И отвернулась, оставляя бывшую лучшую подругу одну на крошечном лоскутке неба.

Девушка внимательно изучала свое отражение в смарт-зеркале во всю стену. Тонкие красные губы изогнулись в одобрительной улыбке. Сегодня она надела темно-синий короткий комбинезон, вышедший из моды года три назад, но выбрала его намеренно: ее приводили в восторг завистливые взгляды, которые все женщины в отеле бросали на ее длинные загорелые ноги. Девушка встряхнула волосами, зная, что солнечно-золотые серьги идеально подчеркнут карамельные пряди, и захлопала накладными ресницами – не имплантатами, а органическими, выращенными после длительной и болезненной генетической процедуры восстановления в Швейцарии.

Весь облик девушки излучал небрежную, непринужденную, гламурную сексуальность. «Вот она, истинная Каллиопа Браун», – подумала она с ноткой самолюбования.

– На этот раз я – Элайза. А ты? – спросила мама, словно прочитав ее мысли.

Благодаря светло-русым волосам и невероятно гладкой молочной коже казалось, что эта женщина неподвластна времени. Кто видел их вместе, не мог сказать наверняка, мать с дочерью перед ним или две сестры.

– Подумываю стать Каллиопой.

Девушка примерила на себя это имя, словно удобный свитер. Вымышленное имя Каллиопа Браун было ее самым любимым. И отчего-то оно очень подходило Нью-Йорку.

– Мне нравится, – кивнула мама, – хотя его невозможно запомнить. Но звучит… дерзко.

– Зови меня Калли, – предложила Каллиопа, и мама рассеянно кивнула.

Обе знали, что она станет обращаться к Каллиопе в ласкательной форме. Как-то раз мама перепутала вымышленное имя и тем самым все испортила. С тех пор она боялась наступить на те же грабли.

Каллиопа обвела взглядом интерьер дорогого отеля, подмечая шикарные диваны со светящимися золотыми и голубыми нитями – в тон небу, – толпу бизнесменов, отдававших команды на линзы. Заметив в углу характерное мерцание – за ними следила камера видеонаблюдения, – девушка подавила желание подмигнуть.

Внезапно, не получив даже предупреждения, Каллиопа обо что-то споткнулась и полетела на пол. Едва успев опереться на руки, сильно ударилась бедром. Содранная кожа на ладонях вспыхнула от боли.

– О боже! – Элайза элегантно присела рядом с дочерью.

Каллиопа застонала, что было не так уж сложно – она в самом деле больно ушиблась. Сердце ее бешено колотилось. Целы ли каблуки?

Мама чуть мотнула головой, и девушка застонала сильнее, выжимая из себя слезы.

– С ней все в порядке? – раздался юношеский голос.

Каллиопа осмелилась поднять голову и посмотреть на парня из-под полуопущенных век. Наверняка служащий со стойки регистрации: гладковыбритое лицо, на груди – ярко-голубой голобейджик с именем. Каллиопа бывала в разных пятизвездочных отелях и знала, что важные персоны не разглашают свое имя направо и налево.

Боль немного стихла, но Каллиопа не удержалась и застонала громче, подобрав колено к груди и демонстрируя свои дивные ноги. С радостью отметила на лице парня вспышку интереса и растерянность, даже панику.

– Конечно, с ней не все в порядке! – фыркнула Элайза. – Где администратор?

Каллиопа молчала. Она предоставляла маме вести все разговоры на первом, подготовительном этапе. К тому же сама Каллиопа изображала пострадавшую.

– П-простите, я его позову… – заикаясь, ответил парень.

На всякий случай Каллиопа всхлипнула, хотя это было и необязательно. Внимание окружающих сосредоточилось на них с матерью, вокруг стали собираться зеваки. Словно дурной парфюм, парня с ресепшена окутывало облако волнения.

– Я – Оскар, администратор, – подоспел к ним полный мужчина в строгом темном костюме. – Что здесь произошло?

Каллиопа с удовольствием отметила его дорогие ботинки.

– Произошло то, что моя дочь упала в вашем холле! Здесь какая-то лужа! – Элайза указала на мокрое пятно, где одиноко лежала долька лайма. – Неужели здесь не оплачивают услуги уборщиков!

– Приношу свои искренние извинения. Могу вас заверить, что такого раньше не случалось, миссис…

– Мисс Браун, – фыркнула Элайза. – Мы с дочерью планировали остановиться здесь на недельку, но теперь я не уверена. – Она чуть наклонилась. – Милая, ты можешь идти?

Это был сигнал.

– Мне очень больно, – ахнула Каллиопа и покачала головой.

По ее щеке скатилась слезинка, нарушая идеальный макияж. Доносился сочувственный шепот толпы.