Грин плеснул себе водки в стопку и залпом осушил.

— Ну, блин, намяла мне… — блаженно заметил он, кутаясь в огромную махровую простыню. И, с усмешкой поглядев на очумевшего Филю, добавил:

— Это тебе не в кустах в засаде лежать… Кайф словил?

Филя молча кивнул.

— Я вот все думаю: заметили нас тогда или нет? — продолжал Грин. — Вроде мы не слишком шумели…

— Не слишком, ага! — насмешливо отозвался Акула — плотный парень лет тридцати с рыжеватыми кудрями. — Вот только одного дозорного шмальнули — а так ничего, все тихо…

— Выхода не было. Если бы не эта сучья кошка, этот глухарь ни хера бы не услышал. Кошку ты, Акула, спугнул — вот и пришлось тебе его замочить, — недовольно пробурчал Грин, растягиваясь на широкой лавке. — Ладно. Баба с возу — лошадь в галоп. Я, кстати, точно знаю, что воры тогда в Красноводово собрались теплой компанией не просто водочку попить. Толковище у них было.

Дошел до меня слушок: что-то зреет против Варяга.

— А он в курсе? — озабоченно спросил Акула. — Я, между прочим, тоже про это мутилово сегодня слышал. Закорешился я тут с одним чуваком из бригады Толяна. Так этот придурок сболтнул, что у Толяна, то бишь у Дяди Толи, зуб вырос на Варяга.

— Я тоже что-то слыхал, — подтвердил Грин. — Про Дядю Толю. Да, надо бы Варяга на всякий случай предупредить. Я звонил к нему позавчера, хотел повидаться, Да секретарша сказала: занят. Ну, я передал, что Грин звонил… Но только без толку… Хотя я уверен, он и сам небось про эти дела знает. У него ведь служба внешней разведки ого-го как работает. Не хуже, чем кремлевская…

Вдруг за дверью раздался странный стук, потом послышались тихие шаги.

Это были явно не девчонки-массажистки на высоких каблуках. Грин тут же вскочил с лавки и навострил уши.

— Что это? — тревожно выдохнул Филя и знаком приказал Штырю подойти к двери.

И в эту самую секунду дверь в предбанник с грохотом распахнулась, в помещение вбежали несколько человек и тотчас, ни слова ни говоря, выхватили из-под длинных черных пальто короткоствольные автоматы с навернутыми глушителями. Четыре ствола закашляли глухо и коротко, впечатывая свинцовые харкотины точно в цель. Пятый автоматчик не стрелял: он прикрыл дверь и загородил ее, держа автомат наперевес.

Предбанник наполнился удушливым смрадом пороховой гари.

— Готовы, Ляха? — поинтересовался человек, стоявший у двери.

— Ну а куда же эти мудаки денутся! Наповал! — подтвердил один из киллеров в черном, кого назвали Ляхой.

— Быстро уходим! — скомандовал тот, который не стрелял.

Бригада бесшумно выскользнула в темный коридор.

— Банщик не сдаст? — шепнул Ляха. Тот, что не стрелял, кивнул.

— Вы рвите к фургону, а я с ним сейчас перекинусь парой слов. — С этими словами он толкнул дверь с надписью: «Служебное помещение».

Сухарев сидел ни жив ни мертв в уголочке на стуле и Теребил в руках длинную белую веревку. Как только человек в черном плаще зашел к нему в комнатушку, он вскочил и, нервно дергая щекой, произнес срывающимся голосом:

— Вот это… я тут… веревку приготовил. Как договаривались…

Связывайте меня… Да побыстрее, а то ща девки вернутся — хай подымут.

Вошедший, не проронив ни слова, вскинул черный автомат и нажал на спусковой крючок. Автомат недовольно закашлял, дергаясь стволом. На груди у банщика взбугрились кровавые кратеры, из которых сразу потекли алые струйки.

— Мы же договори… только связа… — просипел жалобно Сухарев и выбросил вперед слабеющую руку с зажатой веревкой.

— Ну, будем считать, Палыч, что я тебя кинул… криво усмехнулся убийца и, сунув еще дымящийся автомат под плащ, вышел и плотно прикрыл за собой дверь.

Старый вор Михалыч, по своему обыкновению, полулежал на мягком кожаном диване, прикрыв ноги стареньким клетчатым пледом. В последние недели он резко сдал, и Варягу казалось, что в его запавших, потухших глазах уже блуждает призрак очень скорой смерти. Варяг и сам не знал, зачем он приехал сегодня в Серебряный Бор. Вроде бы посоветоваться — да только какой совет сегодня может дать ему, смотрящему России, этот старый больной человек. Хотя чем черт не шутит. Михалыч был вором еще тогда, когда Варяг даже не родился. Когда у руля всех основных воровских дел стоял легендарный Медведь. Михалыч был уважаемым вором и после смерти Медведя, как говорится, «последним из могикан», из старой гвардии воров в законе. Он много повидал на своем долгом веку, но вот, видно, и ему подошел срок оставить нашу грешную землю. Но он не собирался сдаваться на милость безносой так уж легко. Михалыч славно пожил и конечно же мечтал как можно дольше продлить срок своей бренной земной жизни.

Варяг уважал Михалыча. И сейчас сидел у него не по праздной прихоти. Но и не совета приехал к нему просить Варяг, а моральной поддержки, потому что знал: в конфликтах с авторитетными ворами старик всегда будет держать его сторону. Так было всегда — взять хотя бы недавнюю размолвку со сходняком по поводу приватизации «Балтийского торгового флота» с которой, собственно, и начались все последние неприятности Варяга. И в нынешнем конфликте с законными Михалыч его непременно поддержит — если не делом, то хотя бы словом.

— Ну давай выкладывай, Владик, — без предупреждения начал Михалыч. — Не томи. Стар я стал — все в сон клонит. Вот и теперь, ты уж извини, что я лежу, — что-то глаза слипаются. А ты давай налей себе стопочку-у меня, как ты знаешь, напитки отменные, я охоч был до этого дела, когда в молодых ходил. — И с этими словами он смежил веки.

Варяг улыбнулся: старик и впрямь был известен своей склонностью к изысканным заморским напиткам. К водочке он, странное дело, оставался всегда равнодушен, предпочитая французские коньяки да германские вина. Варяг подошел к круглому ореховому столику у книжного стеллажа, взял пузатую темную бутылку коньяка «Реми Мартен», с хлопком вытащил плотно пригнанную пробку и плеснул в низенькую рюмку коричневатой жидкости.

— Хорош! — шевельнулся Михалыч и потянул ноздрями воздух. — Запах сразу чую! Пей, пей.

Варяг неторопливо, врастяжечку выпил ароматную жидкость и почувствовал, как огненная струйка потекла по пищеводу.

— Ну, в общем, Михалыч, ты и так все знаешь — все закрутилось в тугой узел, — тихо начал Варяг. — Был я на прошлой неделе на сходе. Причем, что странно, разговор вышел у нас нехороший. Песочили меня как коммуниста на партактиве — все по очереди выступали, критиковали. Предложили, чтобы я отдал им общак. Не нравится им, видишь ли, что я большие дела стал делать! — Он бросил взгляд на старика. Тот лежал, прикрыв глаза, и, казалось, спал. Варяг недовольно осекся: что он языком тут чешет, а Михалычу все до фени. Да и не мог он не знать о воровских делах. Хотя последнее время старик сиднем сидел в своей серебряноборской берлоге, не высовывая носа, сведения со всей России, а тем паче из Москвы стекались сюда тонкими струйками.