Внизу, опять же на красном, господском столе ждал их завтрак совсем простой — кислое молоко, хлеб да сыр.

И съеден был не по-вчерашнему быстро. Хозяин суетился, но дальним путем уже не стращал, лишь вздыхал жалостливо.

— Ладно, ладно, сколько за постой?

Хозяин пустился в длинные рассуждения о скудости окрестных земель, героических усилиях его самого и необыкновенной щедрости всемилостивейшего рыцаря, а еще о могучем туре, могучем, но и прожорливом, съевшем столько сена и овса, что…

— Короче, два червонца, — перебил алгебру хозяина рыцарь.

— Восемь… оди… сколько вашей милости будет угодно, — хозяин склонился, но Луу приметил — доволен. Еще бы — два червонца. Эх, тяжело, наверное, все-таки быть рыцарем — за все плати щедро, втрое-вчетверо против обыкновенной цены. Хотя — опять же какой дом. В некоторых поощряется рачительность, экономность, если не сказать — скупость, например дом Кви. Тот бы торговался — вернее, торговался б оруженосец — до полудня, и хорошо, если бы выгадал хозяин хоть что-нибудь.

А, впрочем, чего это он — не о своем думает. О своем, о своем, поправил Луу себя. Ведь он поедет в Замок, где множество всяких высокородных господ, и его дело так распорядиться содержимым короба, чтобы и с долгами расплатиться, и еще с барышом остаться. А уж тогда…

Вот здесь точно начинаются бесплодные мечты. Духи Зависть и Злосчастие чуют их за семь верст, налетят, прилепятся — и не будет удачи, потому Луу поскорее стал думать о делах мелких, но насущных — как бы ноги не натереть, переход предстоял большой. Казалось, пустяк — ноги, а заботиться о них пристало не менее, чем о боевом туре. Луу видел, как хлопочет вокруг того рыцарь, как суетится и подворачивается под руку слуга, не столько помогая, сколько изображая рвение, вот он, готов всем сердцем услужить, не его ж, слуги, вина, что тур такой злой, что и подойти-то нельзя. Заработает серебряную монетку, щедр рыцарь, ох щедр. Почему у такого щедрого господина нет своего оруженосца? Доблестному рыцарю приходится и драконью шкуру на тура натягивать самому, и поножи пристегивать, и драконьей икрой морду покрывать, чтобы стрела глаз турий не поранила. Таков уж дом Кор. Все сами. Не родился еще оруженосец для рыцаря дома Кор, говаривали странники-сказители, зубы съевшие в описании подвигов, битв и турниров. Ох, любил слушать их Луу мальчонкой, казалась ему жизнь странника завидней даже доли барона — всюду они, странники, бывают, все видят, всех знают, водят дружбу с самыми прославленными героями, иначе откуда ж им знать каждый помысел геройский, кроме как из их собственных уст…

Наконец, рыцарь подготовил тура к походу, положил поперек переметные сумы.

— Готов, мирный торговец?

— Да, доблестный рыцарь, — подскочил к стремени Луу-Кин. До последней минуты боялся он — вдруг рыцарь передумает пускаться в такой опасный путь, или вдруг передумает и не разрешит идти торговцу рядом с собой, и еще неизвестно, чего больше боялся.

— Тогда в путь. А ты, Большой Сол, не горюй, мы с мирным торговцем уж как-нибудь постараемся уцелеть и на обратном пути опять заглянем пропустить кувшин-другой твоего вина.

Хозяин рассыпался в пожеланиях доброго пути, но глаза его полны были грусти. То ли судьба путников печалила его, то ли окончательное прощание с надеждой удержать у себя столь щедрого гостя, то ли просто всегда подобными глазами смотрел на мир Сол Нафферт, хозяин постоялого двора «Поросячий рай».

Идти было легко, помогали утренняя свежесть, сытый, но легкий завтрак, да и тур шел немешкотно. Рыцарь молчал, молчал и Луу. Действительно, о чем говорить доблестному рыцарю с торговцем? Если вчера связывал их общий бой, то сегодня — лишь дорога.

— Устанешь, скажи, — нарушил молчание рыцарь верстах в десяти пути.

— Не, я привычный, — ответил Луу. Украдкой он сунул за щеку кусочек Красного корня, и оттого действительно не чувствовал томления, слабости. Недаром каждый такой кусочек меняется на золото — не по весу, по размеру. А что делать? Жалко есть золото, а еще жальче — отстать от рыцаря. Да ничего, последний переход…

Тур шел мерно, четыре версты в час. Можно бы пустить и рысью, да тогда торговец точно заморится. Короб тяжелый, а в коробе вся его жизнь. Раз уж взял попутчика, придется довести. Рыцарская честь того требует.

Фомин усмехнулся. С детства любимыми книгами были томики о доне Румате Эсторском, землянине, прилетевшем на отсталую феодальную планету. Интриги, поединки, коварство и любовь. Дон Румата помогал слабым и обездоленным противостоять гнету невежества и мрака Темных Веков. Как мечталось попасть в прекрасный отряд Прогрессоров, чтобы бок о бок с бесстрашным доном нести в Темное Прошлое Светлое Будущее. На каждый праздник ему дарили по книге, и в итоге он стал обладателем «Всего Руматы». Ему завидовали и становились в очередь «на почитать». Одну книгу так и зачитали, «Возвращение Руматы».

Мечты опасны тем, что они иногда сбываются. Только получается почему-то немножечко иначе, чем мечталось. Не гордым отрядом прогрессоров пришли они в этот мир, а кучкой безнадежно потерявшихся людей. Что ж, они еще раз доказали себе и миру, что ко всему можно приспособиться, все превозмочь, и если и не диктовать судьбе, то достойно играть с нею. Приспособились. Стали играть по правилам этого мира. И повели игру на уровне гроссмейстерском, иначе и затевать не стоило. С графьями жить — по-графьи выть, как не совсем изящно, но точно выразился Коммодор.

И выли — год за годом. Создавали красивую легенду о себе — и для себя. Главное, как легло-то. Станиславский был бы доволен, сверхзадачу артисты не заучили, а вросли в нее, так вросли — со шкурой не отдерешь. Да они и не хотели уже — отдирать. Потому что кроме роли ничего и не оставалось. У Руматы был тыл — добрая, светлая, сильная Земля. У них тыла не было. И потому они стали собственным тылом. Больше ничего не оставалось. К счастью, успели раньше, чем поняли: никакой игры нет. Есть жизнь. И смерть. «Чур-чуры, вне игры» кричать бесполезно, никто не услышит. Тот, кому продолжало казаться, что все происходящее — морок, сон, понарошка, — либо трезвели, либо умирали. Потеряв треть экипажа, спохватились. Теперь бой идет не до первой крови — до последней.

Ох, что-то он не того… Не ко времени рассусоливать начал. Не рыцарское это дело — сусолить. А впрочем, рыцарь дома Кор — это вам не восемь пудов мяса и железа. Это еще и горы ненужных воспоминаний.

Парит. К дождю.

Дорога оказалась спокойной, даже, пожалуй, слишком. Все давно прошли, ни попутчиков, ни встретчиков. Так замирает всё — лес, поле, даже безумолчный город — перед грозою. Ну и что? Молнии по кочкам не бьют. Хотя грозы, они разные бывают… И кочки тоже.

Ему казалось, что за ними следят. Давление чужого взгляда. С точки зрения доброй старой науки двадцать первого века — совершенная чушь. Самовнушение. Однако он просто-таки ощущал прикосновения страха и ненависти. Торговец тоже ежился и шел быстрее. Нет худа без худа, а добра без добра. Помочь, короб у него взять? Бышка и не заметит, но — не стоит, во всяком случае, пока. Избыток сладкого зубам вреден. И диабет вызывает, сахарный. А торговец не робкого десятка.