– Потому что сижу и разговариваю с тобой.

– Ну, так шла бы спать.

– У меня проблемы, о которых ты и не мечтаешь, – сообщила собеседница.

– С трудом верится.

– Ты сейчас где?

– Дома, – ответила Светлана.

– А я сижу на работе, в чужом городе, одна, голодная, меня дома ждет парень, а скорее всего, уже не ждет.

– А почему ты не идешь домой? – спросила Светлана.

– Дверь закрыта, ключей нет, на окнах – решетки.

– Так позвони своему парню, пусть он придет и эпически спасет тебя.

– Мой парень сейчас ждет меня под дверью, а скорее всего, уже ушел, – написала собеседница.

– Позвони тому, кто тебя закрыл, в милицию, спасателям, в конце концов.

– В милицию я уже звонила, мне там посоветовали что-то в себя засунуть. Тот, кто меня закрыл, сидит сейчас в ресторане, если еще не занял горизонтального положения, а про Чипа и Дейла я слышать не хочу, да и что могут сделать два маленьких бурундука?

– А ты где, вообще-то?

– В офисе, в Москве, Каширка 6-59.

– Я еду, – написала Светлана, отправила сообщение и выпрямилась.

      Ей стало немного легче, нет, не хорошо, да и не мог этот пустой треп снять всю тяжесть, но разговаривать хотелось, и она написала снова:

– Домкрат взять?

– Лучше набор отмычек.

– Я тебе не верю, – быстро набрала Светлана.

– Как сказал Мюллер, верить никому нельзя. Ты-то сейчас где?

– Я дома, у свекрови. У меня муж не пришел домой, – написала Светлана.

– Все мужики – сволочи, нечего тут горевать.

– Хм… Это когда чужие мужики сволочи, нечего горевать, а когда твой единственный – есть о чем расстроиться.

– А я бы не расстроилась. Знаешь, сколько раз меня мужики кидали, я уже никому не верю. Взять хотя бы моего шефа, я его из такой ямы выдернула, шесть проверок ему сдала, а за это – вот тебе благодарность.

– Так мы коллеги? – спросила Светлана.

– Не заплачь от умиления. Лучше скажи, может мне напиться?

– Ты же говорила, что у тебя есть нечего?

– Есть нечего, а водки – хоть упейся, – пояснила Рита.

– Знаешь, а у меня целый ужин на двоих, только что-то не хочется.

– Ну, ты и стерва! Разве можно так с голодным человеком? А что там у тебя?

– Салат из крабовых палочек, чернослив с грецким орехом, курочка копченая, ветчина, бутерброды с икрой, со шпротами и лимоном.

– А-а!!! Помогите! Слюной захлебываюсь. Только что это за бутерброды со шпротами? Это что, как с тунцом?

– Темнота, – написала Светлана, – ты готовить-то умеешь?

– Да, не в пример тебе, уж бутерброды с рыбой делать не стану.

– Я же говорю – темнота. Знай напоследок, что бутерброды со шпротами – это лучшая закуска. Берешь черный хлеб, кладешь на него шпроты в масле, сверху – колечко лимона.

– А почему напоследок, ты что, меня бросишь? – написала Рита.

– А что толку попусту болтать?

– Мне всегда так парень говорил, когда у него уже ничего не получалось. Я надеюсь, ты не такая. Кстати, тебя как зовут по-настоящему?

– Ты хочешь сказать, что Рита – это не настоящее имя?

– Настоящее. Но твое-то имя, что за дурдом: Света.ру?

– А чем тебе не нравится?

– Уж больно похоже на название ракеты. Тебе сколько лет? – спросила Рита.

– Двадцать три.

– Мой любимый возраст. А какого ты роста?

– Метр семьдесят, – написала Светлана.

– Мой любимый рост, а какой у тебя размер груди?

– Твой любимый. У тебя все в порядке на почве ген? – спросила Светлана.

– Ты мне уже нравишься, давай выпьем на брудершафт.

      Светлана откинулась на спинку стула, собеседница с той стороны экрана начинала нравиться.

– Давай, – Светлана открыла бутылку красного вина, налила в большой фужер и снова присела к экрану.

– Ты где? – вылетело из конверта на экран.

– Здесь я, здесь, вино наливала, – написала Светлана.

– А я буду водку, прямо из горла.

– Фу! Наверняка, противно.

– Сейчас узнаю, я не пробовала. Ну, за тебя!

– За тебя! – Светлана чокнулась с экраном краем фужера и сделала глоток.

– Вау! Не так и противно. Советую попробовать. Жаль только, что закусить нечем, а ты не вздумай мне писать про еду, – сообщила Рита.

– Не буду. А о чем будем говорить?

– Напиши о себе, – попросила собеседница.

– Да, собственно, нечего. Я живу в Перми. Училась в школе, потом в институте, работала в бухгалтерской фирме, теперь – фрилансер.

– Ты живешь в Перми? А как же собиралась приехать? Кстати, скажи, годовой отчет еще не трогала?

– Нет. У меня еще конь не валялся, – ответила Светлана.

– А экология у тебя есть? А у меня есть, и представляешь, Светик, у нас выходные до пятнадцатого числа, а там отчеты принимают только до двадцатого. Там эти пять дней убийство будет. Эта гребаная экология одна на весь город, я в прошлом году очередь за два дня занимала. Давай еще выпьем.

– А мне кажется, тебе хватит, ты строчишь как из пулемета, – написала Светлана.

– Ну давай! Я ведь люблю хорошую компанию. Чин-чин, Светик!

– Чин-чин, Миллер!

– Э-э, не фамильярничать. Скажи, а фонды ты не делала?

      Разговор, свернувший на профессиональную тему, побежал незаметно. Время шло, вино в бутылке уменьшалось, и Света заметила, что уже светает, только когда дверь открылась и виноватый Олег затоптался на пороге.

– Муж пришел, – набрала Светлана.

– Вмажь ему за меня, – колыхалась на экране аккуратная строчка сообщения.

* * *

      Так же начинался день и так же заканчивался, так же набухали почки на деревьях и так же, как в прошлом году, в город пришла весна. Светлану всегда вдохновляло это время года, но в этот раз все было не так. То ли от того, что весна запоздала и до конца апреля еще лежал снег, а может, из-за того, что в отношениях между Светланой и Олегом возникшая ранее трещина быстро превратилась в пропасть. В доме больше не возникало ссор, и молчаливая война была еще хуже. Два человека замкнулись в себе, больше не пытаясь понять и простить друг друга. Они оба тщательно выбирали слова, начиная разговор только в случае необходимости.

      Светлану стали посещать странные, на ее взгляд, фантазии. Ей представлялось будто она монашка или наемный убийца, тщательно маскирующийся под личиной бухгалтера. Иногда она до мелочей продумывала план убийства свекрови или мужа.

      Когда же она стала мечтать о том, как уйдет на пенсию, то сказала себе: «Хватит! Ты окончательно сошла с ума». Она где-то слышала или читала о том, что настоящий больной никогда не признается в своем сумасшествии, но логика подсказывала о сдвиге в ее психике. И однажды