— Не обязательно же смотреть на меня, пока трахаешь.

— Черт возьми, да ты мне во внучки годишься!

— Но…

— Этому не бывать, детка!

На ее личике вновь отражается замешательство.

— А Реджи говорит, все старики любят трахать молоденьких.

— М-да, Реджи точно не мешало бы физиономию подправить.

— Ему не только это не мешало бы подправить. У него больше не встает, и от этого он сам не свой.

— Слушай, тебе не рановато ли знать такие вещи?

Сэди пожимает плечами.

— Тут уж ничего не поделаешь. Да и что такого-то?

— Господи. Ты еще юна, у тебя вся жизнь впереди. Подумай об образовании. Добейся чего-нибудь. Слышала когда-нибудь выражение: «Успех — лучшая месть»?

Она качает головой.

— Ты чего-то добиваешься, и уроды вроде Реджи понимают, что ты лучше их.

— Да я такая же, как они.

— Не смей так говорить!

Сэди теребит манжеты худи, а затем натягивает их на кулаки.

— Я даже не знаю, с чего начать, — произносит она наконец.

— У меня есть знакомые, которые тебе помогут.

— И с чего они будут мне помогать?

— С того, что именно этим они и занимаются. А сейчас лучше поспи. Утром нам выступать.

Она кивает, а затем заявляет:

— А ты говоришь не как техасец.

— Откуда тебе знать, как говорят техасцы?

— Думаешь, я фильмов и сериалов не смотрела? У них там все так смешно получается.

— Ну, наверно, я, когда ушел из дому, поставил себе целью научиться разговаривать как янки.

— И зачем?

— По молодости всегда заморачиваются на всякие глупости. Выпади мне второй шанс, не стал бы забивать себе этим голову. Но теперь я говорю только так. И если вдруг и растягиваю слова, то только чтобы подурачиться.

— Так зачем?

— А не пора ли тебе спать?

Сэди делает еще один глоточек и снова кривится. Потом ставит кружку на песок перед костром и ложится, попутно заявляя:

— Тебе надо обзавестись нормальным чаем. Этот на вкус — будто в него собаки нассали.

— И тебе спокойной ночи, — отзываюсь я.

Потом допиваю свой чай. Этой смесью я и вправду похвастаться не могу, но даже такой чай лучше, нежели покупной. Дождавшись, пока дыхание девчонки выровнялось, я встаю и потягиваюсь, после чего отхожу от лагеря отлить. По возвращении обнаруживаю Калико, сидящую на скале и ухмыляющуюся во весь рот.

Вправду не знаю, почему она привязалась ко мне, но, похоже, выбора у меня не оставалось в любом случае. Она просто взяла и объявилась вскорости после смерти Опоссума и с тех пор шастает поблизости. Впрочем, я совершенно не возражаю — интеллект и красота у нее просто потрясные.

— Вот уж не думал, что увижу тебя этой ночью, — говорю я. — Ты же вроде собиралась погонять псовых братцев.

Она пожимает плечами.

— Они преследовали меня до самого каньона Дьявола, и там я измотала их до потери пульса. У этих мальчиков форма не ахти. — Калико кивает на спящую Сэди: — Никогда не замечала в тебе задатки воспитателя.

— Нет у меня никаких задатков. Просто ей нужна помощь.

— Ага, я подслушала. Пока кралась, вся извелась от страсти, а ее рассказ отбил всякую охоту.

Калико, если не вдаваться в тонкости, в этом вся и есть: двусмысленности да шалости.

— Отведу ее к Морагу — надеюсь, не откажется ей помочь.

— Но она ведь не кикими.

— Как и бабки, что они получили на свой Центр.

Калико склоняет голову набок.

— А я-то думала, деньги достались им без всяких условий.

— Без условий и достались. И Сэди приведу без условий. Они ей либо помогут, либо нет. Но я все-таки надеюсь, что помогут. И дураку ясно, от ее предков толку никакого.

Она кивает.

— Звякни мне, если надумаешь начистить рыло этому Реджи. Только не забывай, Дикий Запад уже в прошлом. Нынче за такое упекут за решетку и не посмотрят, какой ты справедливый.

— Звякнуть? — смеюсь я. — И каким же образом? У нас даже нет…

Но она уже исчезла.

* * *

— А что за женщина приходила к тебе ночью? — спрашивает меня Сэди утром.

В этот момент я как раз наливаю себе вторую кружку кофе и от неожиданности едва не роняю кофейник.

— Ты ее видела?

— Ага, видела. А что, не должна была? Мог бы и предупредить, что у тебя есть подружка.

Я так и замираю с кофейником. Тогда я был уверен, что девчонка спит непробудным сном. Хорошо, что мы с Калико не позволили себе вольностей.

— Ты правда видела ее? — не унимаюсь я.

— Да ты обкурился, что ли? Я же ясно сказала. Значит, западаешь на меховушек? Это твой фетиш, да?

Я даже не знаю, что ей ответить. Моя подружка — лисолопа, за неимением лучшего названия. Частью антилопа, частью лисица. Надо видеть выражение лица Калико, когда я использую это слово. На вид ей лет тридцать пять, у нее копна рыжих волос, которые она редко подвязывает, а над лбом у нее торчат антилопьи рожки. Иногда она может появиться с лисьими ушами и большущим пушистым хвостом. Калико называет себя майнаво, что на языке кикими означает «кузина» или «кузен».

Мы сохраняем наши отношения в тайне, и потому я не знаю, как сейчас объяснить ситуацию Сэди.

— Как ты сказала? Меховушки? — выдавливаю я наконец.

— Ну да, сам же знаешь, — кивает она. — Те, кто напяливает на себя костюмы и прикидывается зверюшками. Типа это их заводит.

— Ну да, — мямлю я. — Пусть будет так…

— Вот, значит, от чего ты тащишься?

— Да нет же, просто она… Слушай, нам пора идти.

Я отворачиваюсь от девчонки и принимаюсь за сборы, попутно закидывая костер.

— Господи боже ж ты мой, надеюсь, я никогда не состарюсь, — голосит за спиной Сэди. — Ну есть у тебя фетиш, и что с того? Да и пожалуйста!

Я не удостаиваю ее ответом.

* * *

Три часа спустя во дворе дома, что принадлежит Эбигейл Белая Лошадь, нас приветствует свора беспородных собак. Они кружат вокруг нас, заливаясь лаем и виляя хвостами. Сэди шарахается и жмется ко мне.

— Не бойся, — успокаиваю я ее, — это они так радуются.

— Ага, расскажи парню, которого они сожрали последним.

Дом Эгги располагается высоко в предгорье, грунтовка вьется до него километра три. Жилище представляет собой вытянутое и приземистое глинобитное строение, на южной стороне которого из ребер карнегии сооружены навес и загон. Парочка этих гигантских кактусов высятся на одной стороне двора, на другой растут косматое мескитовое дерево и пустынная акация. За загоном виднеется кострище, а выше по склону — маленький глинобитный домик, который старушка использует в качестве мастерской.

Оттуда она и выходит,