Дергается, отшатывается, как от удара, когда едва-едва провожу ладонью по ее лицу.

— Влад, — распахивает глаза и вроде смотрит без страха и ужаса, а все равно, — вся будто в комок сжалась.

— Тихо. Тихо, девочка, — сбрасываю с себя одежду, укладываясь рядом.

Зарываюсь в волосы лицом, втягиваю в себя этот безумный аромат морозной свежести. Такой она для меня и есть, такой была с самого начала и осталась, — чистым нетронутым снегом. Которым любоваться хочется. И дышать. И не надышишься.

Током по венам, когда опускаю руку на живот. Прижимаю к себе, — спиной, всей кожей и выдыхаю наконец расслабленно.

— Моя… — шепчу, стараясь не накинуться, слегка царапая мочку уха зубами.

Черт, даже если бы мне не нужно было ее держать рядом, чтобы защитить, я бы ее украл.

— Влад…

Теплая такая со сна, такая трепетная.

Скольжу руками по груди, и вся мурашками покрывается.

Черт.

Пару часов поспать хотел, но в крови уже бешеное пламя. С ума меня сводит и даже не понимает этого. Ни одна опытная профессионалка не сводила. А она — вот этим всем своим волшебством, — нежностью, невинностью, дыханием, что срывается, а она старается спрятать, не показать. Всем с ума сводит.

— Даша, — рычу, опрокидывая ее на спину. Нависаю всем телом, слегка придерживаясь на руках.

Раздирает от бешеного желания.

Резко распахиваю стройные ноги.

Впиваюсь в розовый нежный сосок, чувствуя, как из самого горла вырывается неуемное рычание.

Это запредельно.

Внутри все гудит, и ревет, будто готово взорваться.

Ни одной женщины в своей жизни так не хотел, ни разу, никогда так не накрывало.

— Даша, девочка моя, — поднимаюсь поцелуями выше, по шее, еле удерживаюсь, чтобы не вгрызаться в белоснежную шелковую кожу, но все равно оставляю следы. — Маленькая моя, желанная…

Сминаю рот, чувствуя, как накрывает окончательно. В глазах темнеет, все тело напряжено до невозможности. Каждым нервом, как оголенным проводом. К ней прикасаюсь, всей кожей втоптать в себя хочется. И мало. Так мало, что взреветь сейчас готов. Один черт знает, как не набрасываюсь, чтобы взять — жестко и резко, чтобы вбиться в нее сразу же, с разгона. Быть в ней. Это не желание, это уже какая-то чертова потребность. Как воды напиться — жадно, заглатывая, — так и в нее хочется. До выворота в суставах.

Но, нет, не могу. С ней так нельзя.

— Даша? — с рыком отрываюсь от губ, поймав губами ее тихий всхлип. — Что, девочка? — осторожно провожу пальцами по уголку глаза, где затаилась слезинка.

— Что случилось? Тебя кто-то обидел?

— Нет, — выдыхает, мотая головой. Зажмуривается. Губу закусывает.

— Говори, — я уже по-настоящему рычу. Черт, все планки рядом с ней срывает. Если кто-то посмел… То это жесть. Я же голыми руками сейчас рвать на части буду.

И это — ни хрена не просто слова. Я руками раздирал и не за такое. Какой безумный смертник девочку мою посмел обидеть?

— Говори, — хватаю за подбородок, заставляя смотреть мне в глаза. — Что, Даша?

— Ничего, Влад. Все в порядке, — тихо лепечет и даже улыбнуться пытается. Но так жалко и неубедительно, что мне эту фальшивую улыбку прямо силой стереть с ее нежного личика хочется.

Больше всего в жизни я ненавижу ложь.

В любой ее форме. Даже в виде утешения или врачебной тайны.

Все проблемы настоящие вырастают из нее, из маленькой лжи. Она убивает и губит. Именно ложь приводит ко всем катастрофам в жизни.

— Просто продолжай. Все в порядке, Влад.

Черт. А вот это — реально жесть.

Я же…

Я разве не достаточно дал понять сегодня? Мало успокоил.

А ведь ответа на свой вопрос, когда спросил, так ли ей противно, я так и не услышал.

Чувствую себя гребанным насильником.

С глухим матом поднимаюсь, чуть снова не зарычав от потери ощущения ее тела под своим. Твою мать.

Резко подхватываю сброшенную на пол одежду.

— Влад.

— Тебе не обязательно меня терпеть, Даша. Просто могла бы сказать, что тебе это неприятно.

Выхожу, чуть громче, чем следовало бы, хлопнув дверью.

Толкаю дверь соседней, гостевой спальни. Благо, спален в моем доме до хера и намного больше, чем нужно даже для того, чтобы принять серьезный слет всех связанных партнеров.

Наливаю полный стакан виски. Глотаю. Но горло обжигает не от него.

Выходит, — я реально для нее насильник? Ей так отвратительно со мной?

Даша.

Выходит, громко хлопнув дверью, а я лишь сжимаю простыни руками и закусываю губу, не позволяя слезам политься.

Черт, — ну вот что на меня нашло?

Хотя, — я ведь и не сказала ему ничего, он сам сделал все выводы! Сам!

Но… Просто мне показалось там, в этом его домике, будто у нас все иначе.

Не зря же он говорил со мной, рассказывал все это, интересовался моей собственной жизнью!

На миг показалось, что между нами что-то гораздо большее, чем просто договоренность. По которой я обслуживаю его, утоляю аппетиты сексуальные, а он обеспечивает мою безопасность.

Что я не просто для него сексуальная игрушка, а человек. Что ему не все равно!

Так переживала за него, так волновалась после всего, что узнала.

Шагала нервно по комнате, от двери до окна и обратно, обхватив себя руками, чувствуя, как всю насквозь пробивает мелкой ледяной нервной дрожью.

Дергалась от каждого звука во дворе, кидалась к окну, едва заслышав шум машины.

А он…

Его не было до самого утра.

Неужели так сложно было сделать хотя бы один звонок? Разве не понимал, что я волнуюсь? Безумно волнуюсь, места себе не нахожу!

И даже вернувшись, он поступил как тот, прежний Север. Как будто и не было этого нашего такого душевного разговора, как будто ничего не было!

Просто навалился, не разбирая, сплю я или нет.

Тупо раздвинул ноги и уперся своим вздыбленным каменным членом между ног!

Вот так. Ни слова даже не сказав.

И, пусть я плавлюсь от его прикосновений. Пусть дрожь проноситься по всему телу, прошибая волнами тока, взрывами даже от одного его голоса. Но ведь я человек!

Не просто сексуальная игрушка, не резиновая молчащая женщина, которая обязана раздвигать ноги каждый раз, когда ему захочется. И которую можно после просто отшвырнуть, как использованную салфетку!