– Кто вообще просил превращать меня в девочку?

– Ты! – невозмутимо сказал Боря.

Ну как с такими спорить? Я только безнадёжно махнула рукой и побрела, не оборачиваясь.

– Я создал не плевательную, а высокоинтеллектуальную машину! Она интуитивно бредёт в нужную сторону! – довольным голосом сказал Боря.

– А я просто мысли твои читаю, – мрачно сказала я, пытаясь напугать Борю.

Но он только недоверчиво хмыкнул и растрепал мои волосы, тем самым окончательно сбив бантики:

– Фантазёрка!

Раньше, когда я была не тем чудовищем, в которое меня превратили, мне очень нравилось слушать, как лестницы вслух считают шаги.

«Один, два, три, четыре…» – это если идёт кто-то взрослый.

«Один-раз! Один-раз! Один-раз!» – если какой-то мальчишка скачет по лестнице вприпрыжку.

«Дважды один… одиножды три… трижды один…» – если тот же мальчишка поднимается вверх, переступая сразу через несколько ступенек.

«Три миллиона сто тысяч двести двенадцать», – это если рабочие тащат наверх рояль.

Я могла слушать это до бесконечности!

А теперь вот сама поднимаюсь вверх… Если это и музыка, то траурная. Мы уже на третьем, и я отчётливо понимаю, что до пятого этажа девятиэтажки, где и живёт Боря, я не дотяну. Лифт у них, видите ли, не работает! Как по ним, этим лестницам, вообще люди ходят? А если у меня ноги начинают как-то странно ныть? Неужели нужно идти дальше? Это же издевательство! Где этот пятый этаж? Через сколько лет я до него доберусь?

Знаете, что в это время делал Боря? Он сверху спокойно смотрел на мои нечеловеческие страдания! И, как всегда, улыбался. Вот доберусь я до него! Хорошо бы добраться прямо сейчас… Только почему-то очень сложно это сделать, оставаясь на месте.

В это время по лестнице шагала какая-то бабушка, которая и стала моим спасением.

– Мальчик, девочке же плохо, ты что, не видишь?

Я поняла, что нужно делать!

– Боря, – слабеющим голосом сказала я. – Возьми меня на ручки…

– Возьми девочку на ручки, – сказала бабушка. – У тебя ножки молодые, крепкие.

– А у неё не молодые, что ли? – попытался сопротивляться Боря.

– У неё молодые, но слабенькие, неокрепшие ещё. Хилый какой ребёнок, личико грязненькое, сплошные кожа да кости! Кормят, наверное, плохо…

– По нечётным дням и праздникам, – пискнула я.

Бабушка покачала головой, мол, благородное дело человек просто так сделать не хочет. Что оставалось Боре? Ещё немного, и эта бабушка-активистка, чего доброго, скорую помощь пойдёт вызывать умирающей девочке, мне то есть.

Боря спустился ко мне, перекинул через плечо и потащил вверх, только медленно. Странно, почему? Бабушка, удовлетворённо кивнув, ушла.

– Ну и тяжесть… Надо же было тебя такой откормленной придумать… Первый и последний раз тебя тащу, – сдавленно шипел Боря.

– Второго раза не будет! – оптимистично пообещала я. – Или ты меня превращать не собираешься?

– Посмотрим на твоё поведение, – каким-то странным голосом сказал Боря.

А я, кстати, к этому времени хорошо уже так отдохнула, почувствовала прилив сил, о чём незамедлительно сообщила моему спасителю.

– Что-то подозрительно быстро, – усмехнулся он, но меня отпустил.

– Для меня ничего невозможного не бывает! – бодро сказала я и в два счёта преодолела один лестничный проём. Для верности немного попрыгала на месте – сначала на левой ноге, потом на правой. А потом на двух вместе, после чего прыгать стала уже по ступенькам вверх.

– Обожаю лестницы! – крикнула я на ходу. – Просто ходила по ним и ходила бы! Бегала бы и бегала! Прыгала бы и прыгала!

– Стой! – крикнул мне Боря откуда-то снизу. – Прыгай обратно, наша квартира здесь!

Всегда так получается – развлечения не вечны. Я только разогналась как следует…

И вот мы перед дверью. И встреча с громогласной Бориной мамой неизбежна. И страшно мне! Когда за дверью послышались шаги, я тихонько заскулила и поджала хвост.

– Я тебя вроде девочкой придумывал, – хихикнул Боря. – Поправь свои любимые бантики для пущей представительности.

– Дались тебе эти бантики, – надулась я.

– Это тебе они дались. На веки веков. Аминь, – таинственно сказал Боря.

Последнее слово слилось со звуком открываемой двери, что, по моему мнению, не сулило ничего хорошего.

– Явился наконец! – сказала Борина мама, к счастью, не так громко, как раньше. – Мы с тобой как договаривались?

– Ну, мам, – замялся Боря. – Ну…

И куда пропали его смелость, отвага, хихиканье и дурацкие выходки? Это было настолько непривычно, что мне стало за Борю даже неловко. Вот он, боец во всей красе! Любуйтесь, люди! Неужели всем этим характеристикам теперь придётся соответствовать мне? И вообще, почему меня никто не замечает? Может быть, при виде Бориной мамы я по привычке становлюсь невидимой? Это было бы очень кстати.

И тут очень некстати Борина мама посмотрела прямо на меня, и мои надежды сгорели ярким пламенем, рассыпались пеплом, пошли прахом. Одним словом, запахло жареным. Это я почувствовала очень отчётливо. Жареным пахло откуда-то с кухни, а я после первой в моей жизни прогулки в новом обличии весьма проголодалась.

– Надо же! – всплеснула руками мама и улыбнулась. – Боря, какую ты невесту красивую привёл!

Чур меня, чур меня!

– Никакая это не невеста, – возмутился Боря (всё-таки иногда он молодец). – Это… Её зовут…

– Боруэлла, – помогла ему я. – Папа ласково зовёт меня Боренькой.

– Проходите, проходите, – растерянно затараторила Борина мама. – Заходи, девочка. Не стойте в дверях, просквозит ещё. Боря, что же ты, приглашай гостью войти!

Ага. По имени меня они, значит, называть не будут. Это же настоящая дискриминация!

– Кстати, можете обращаться ко мне по имени-отчеству, – сказала я, переступая порог. – Боруэлла Вениаминовна.

Но Борина мама уже, видимо, успела прокрутить длинную ленту мыслей, из которой можно выделить два главных предложения: «Ну и имена сейчас у детей. Ну и дети сейчас!» После этого для неё всё стало на свои места.

– Тётя Надя, – очень серьёзно сказала она. – Можешь называть меня Веткиной Надеждой Петровной.

И протянула руку.

Я её даже зауважала!

На шум в прихожей сбежался народ, который состоял из Бориного папы.

– Михаил Васильевич Веткин, потомственный папа! – продекламировал он, вежливо кивнул и невежливо захихикал. Так вот в кого Боря такой… странно-смешной.