– Но… – запротестовала Мария.

– Неужто я не могу пригласить к себе приятеля? – спросил Борис, подмигивая профессору.

– Можешь, но…

– Так как насчет картошки?

– Ладно, сделаю, – буркнула Мария, не глядя на отца.

А потом разревелась, как маленькая.

Григорий Дмитриевич кинулся ее утешать, обнял наконец-то, сам едва не расплакался и тут ощутил, что дочь вкладывает ему в ладонь что-то гладкое.

– Это же твой талисман! – ахнул профессор, поднося к мокрым глазам осколок мрамора в форме лепестка розы.

– Пусть будет у вас с мамой, – Мария утёрла слёзы и впервые улыбнулась – открыто, беззаботно, совсем как раньше. – Ну что, мальчики, поедем в общежитие на метро?

– Секундочку, – спохватился Шептунов. – Ты ведь так и не успела мне ответить. Выйдешь за меня?

Мария улыбнулась еще шире и произнесла с роскошным парижским акцентом:

– Oui, mon cher Шептунофф.

Григорий Дмитриевич сжимал в ладони тонкий мраморный осколок и чувствовал, как разливается от него тепло по всему телу. Сердце пылало, словно костёр, которым грели мерзлый грунт дерзкие девчата, строившие метро в Москве.