Снизу доносился только звук обрабатываемого дерева, прерываемый изредка быстрыми отрывистыми восклицаниями тетушки и ворчанием дяди — он недовольно ворчал, даже когда ему нравилось законченное изделие. Давая задание, он почти ничего не объяснял, просто набрасывал чертеж на листе бумаги и отдавал тебе, как бы между прочим задавая вопрос: «Сумеешь?»

Роберт встал. Хорошо, однако что же делать? А что тут поделаешь, только жди и смотри, что произойдет дальше. Что бы там ни было, у него есть целый день и не стоит терять его.

Через пять минут он спустился по невысокой, без украшений, дубовой лестнице в маленькую прихожую. Здесь он на миг задержался, посмотрев на рогатую вешалку с традиционным отделением для зонтиков и тростей. Увидев там трость, Роберт решил про себя, что обязательно сделает себе трость. Ему никогда прежде не приходила на ум такая идея. Вообще-то кому нужна в Джерроу трость, разве что калеке?

Он повернул налево, миновал дверь и вошел на кухню. Здесь все блестело чистотой, все было в полном порядке, во всем чувствовалась рука тетушки. Но воскресным жарким и не пахло. Горячий ужин был вчера. Теперь он понимал почему. Но какое это имеет значение? Он купит себе пирога с полупинтой эля в каком-нибудь трактире.

Он не спеша прошел по двору до никогда не закрывающейся калитки, вышел на дорогу, здесь остановился и посмотрел направо и налево. В деревушке не было слышно ни звука. Интересно, все Паркины тоже отправились в церковь или кто-то пошел в молельный дом? То есть кто что предпочитает? Вот чудак, спрашивать такое! Он же сам подумал «все Паркины». Ну кто в семьях выбирает для себя религию? Ничего другого не остается, как следовать религии родителей. И у него перед глазами прекрасный пример этого правила, разве не так?

А, нужно забыть и про дядю и про его чертову религию. День стоит такой чудесный, что не хочется думать о плохом, наоборот, хочется думать о хорошем, смотреть в небо, дышать полной грудью… Ах, как же приятно чувствовать, что владеешь своим телом. Подумав так, Роберт зашагал по дороге и, минуя угол двора Паркинов, вдруг услышал, как его окликнули:

— Доброе утро, мистер Брэдли.

Он остановился и посмотрел на молодую женщину, в руках у нее был жестяной таз с двумя вилками капусты. Роберт улыбнулся и ответил:

— Доброе утро.

Она медленной непринужденной походкой приближалась к ограде. Ее движения были легки, а юбка в полоску колебалась то в одну, то в другую сторону. Подойдя почти вплотную, женщина произнесла:

— Я Нэнси Паркин.

— Рад познакомиться, мисс Паркин.

— И я тоже, мистер Брэдли… Как вам нравится жить в деревне?

— Пока нравится. Тут все для меня ново, но очень хорошо для здоровья.

Он глубоко вдохнул, расправил грудь, хлопнул по ней рукой, и они оба рассмеялись.

— Направляетесь в церковь?

Он наклонил голову вбок, посмотрел на нее и потом спросил:

— Могу я поинтересоваться, какое у вас вероисповедание?

— Это у меня? — и с насмешливой гримасой она ответила: — Я язычница, вот какое у меня вероисповедание.

Оба рассмеялись, теперь еще веселее, и он сказал:

— Я приду на вашу службу в любое время.

Она склонилась над капустой, зажала рот ладошкой и затряслась от смеха, потом быстро выпрямилась, попыталась принять серьезное выражение лица и сказала:

— Ой, сегодня же воскресенье! Есть у тебя вероисповедание или никакого, все равно воскресенье!

— Да уж, все равно воскресенье. — Он тоже попытался сделать серьезное лицо и поинтересовался: — Как чувствует себя ваша младшая сестренка?

— А, ей уже лучше. Но знаете, что я вам скажу? — Она приблизила к нему лицо. — Готова поспорить, что молоденькая Кэрри мечтает, чтобы она не выздоровела так скоро, потому что наша Глэдис столько лет, как надзирательница какая, следит за бедняжкой.

Она крепко сжала губы и кивнула ему, а он повторил ее гримасу и, кивнув в ответ, спросил:

— Значит, такие-то дела?

— Да, вот такие-то у нас дела. Если она не подсуетится, папочка запрячет ее в какой-нибудь монастырь. Хотя… — Нэнси опять прикрыла рот ладонью и заговорила другим тоном, почти сухо: — А есть у протестантов что-нибудь вроде монастырей — или нет?

— Думаю, есть. — Он повел головой и добавил: — Мне как-то не доводилось побывать в каком-нибудь, но…

Роберт не договорил, потому что она захохотала, громко, так, будто смех распирал ее и она никак не могла с ним справиться. Он взглянул на нее, у него невольно широко раскрылся рот, и он подумал: а что, мы очень даже просто можем найти общий язык. Ну, конечно, можем.

Тут из дома донесся громкий голос:

— Нэнси, Нэнси, куда же ты запропастилась? Где ты, Нэнси?

Нэнси скорчила рожу и ткнула пальцем в капусту.

— Обед… Это мама. Могу поспорить, как только войду в дом, ее первыми словами будут: «Ты стояла и ждала, пока она вырастет?» Там-там-там. Там-там-там. Увидимся!

— Увидимся. Обязательно увидимся.

Она повернулась и вбежала в дом, а он продолжил прогулку по деревне, только теперь ему стало веселей на душе. Приятная девочка, такая живая. Из нее получится неплохая подруга, можно только удивляться, что в такой дыре на краю света можно повстречать такую. Э, все не так уж плохо, и жизнь еще может быть интересной… Это что, значит, он решил обосноваться здесь? А, ладно. Увидим. Во всяком случае, в пользу этого есть одно обстоятельство, кажется, у него под боком будет неплохая отдушина, а он на это даже и не рассчитывал.

Роберт говорил себе, что у него в жизни не было такого приятного дня. А ведь он не так далеко ушел от своей деревушки, миль на пять, не больше, но как много успел узнать об этой местности. В трактире в Лэмсли ему встретился один дедок, и куча сведений об истории округи обошлась Роберту в две полпинты эля.

Старик поинтересовался, знаком ли он с этими местами, а затем сказал:

— Ну, что ты говоришь. Да нет тут ничего такого, чего бы я не знал. Я здесь живу с малолетства, чуть не семьдесят лет. И тридцать из них проработал в замке.

— В замке?

— Ага. Замок Равенсуорт. Вон там. — Старик махнул рукой в сторону полки с бутылками за спиной у буфетчика, некоего мистера Харди. — Красивое здание, этот замок, одно загляденье. Когда его построили, уже никто не помнит. Сначала был крепостью. Одно время, веришь ли, в нем сидели датчане.

— Не может быть! — улыбнулся Роберт старику. — Датчане? Ни за что не поверю, что здесь жили датчане.

Его невежество подхлестнуло старика. Но ко времени, когда он покинул трактир, оказалось, что он обогатился не только самыми пространными сведениями о местной жизни, но и чувством, что, несмотря на то что ни один человек не спросил его имени, все находившиеся в трактире, знали, кто он такой.