Тогда — это второе — я, конечно же, не в первом эшелоне. Коллег из английской контрразведки в первую очередь будут интересовать наши источники внутри самой МИ-5, внутри их разведки, МИ-6, в британских правительственных учреждениях, крупных военных корпорациях… Своя рубашка ближе к телу, а на этом теле моих следов нет. Ну, где-то самая малость, остаточные явления.

Вторым эшелоном пойдут Штаты. Как говорил мне в последний раз, когда я был в Москве, Эсквайр, кузены-англосаксы по-прежнему обмениваются информацией достаточно активно. Американцы пойдут по тому же списку, начиная со спецслужб. Ну уж в Штатах я вообще не мог засветиться.

Не помню, говорил я об этом или нет, я со своим куратором условился об этом с самого начала: против страны пребывания я не работаю. Не потому, что в Америке все замечательно, и не потому, что Контору она интересовать перестала. Просто иначе я не смогу бороться с сознательной шизофренией, с которой я и так-то едва справляюсь. Ведь работать против Штатов — это работать против Джессики, Бобби, Пэгги, против моей помощницы Элис, которая стала чуть ли не частью семьи. Вот я добыл какой-то американский военный секрет. Передавая его Конторе, я делаю более уязвимыми всех своих близких здесь. Погибни, не дай бог, кто-то из них в противостоянии с Россией, я буду соучастником этого убийства. Нет, я готов ринуться в любую точку земного шара, подключиться к самой рискованной операции, но не в Штатах, не против Штатов. Это было мое условие, и Эсквайр принял его без обсуждения и споров.

Так вот, уговаривал себя я, за опознание таких, как я, Мохова усадят, когда все сливки уже будут сняты. Несколько недель, может быть, месяц в запасе у меня был.

Была еще одна причина, по которой я летел через Англию — и это не глупо и не смешно. Я уже говорил, я предпочел бы, чтобы меня раскрыла чья-либо контрразведка, но не Джессика. А со Спиридоном она едва знакома, и то, что его многоуважаемый гид никогда не был болен желтухой, вряд ли рискует когда-нибудь всплыть. И Спиридон действительно был одним из тех клиентов, ради которого стоило лететь через океан, бросив все дела.

Короче, и когда днем я шел по солнечной стороне Мэдисон-авеню к себе домой, и теперь, в самолете, Англия казалась мне вполне приемлемой первой остановкой, позволяющей лететь дальше с другим паспортом. На случай провала меня всегда ждала небольшая конспиративная вилла на Кипре, квартира в Мадриде, квартира в Париже, квартира в Вене. Мне есть где укрыться в надежном месте и в Лондоне, только я не собирался прятаться. Опасности нужно смотреть в глаза, иначе получишь удар в спину. А потому мне нужно было срочно встретиться с Эсквайром.

Мой куратор, которого я про себя зову Бородавочник из-за больших родинок, рассеянных по его лицу, из Москвы уезжает редко. Отдыхает он исключительно в нечерноземных областях родной страны — из-за начинающего шалить сердца и нежелания удаляться от места работы. Даже в Сочи не ездит по тем же причинам. За границей я видел его лишь однажды — он вдруг сам прилетел в Париж на мой сигнал S.O.S. Он тогда подверг меня несоразмерным рискам, о которых я не подозревал, и, видимо, терзался совестью. Так или иначе, поговорить с ним можно было только в Москве.

Я поостерегся отправить Эсквайру ответное сообщение. Ну, что предупреждение я получил, уже покинул Штаты и собираюсь с ним встретиться. Я не уверен, но мне кажется, что сейчас уже можно дистанционно проследить, на какой сайт вы заходите со своего компьютера, какую страницу открываете, какое сообщение пишете. Надо будет уточнить в Лесу, какие еще стороны приватной жизни уже сведены на нет техническим прогрессом. И с нашим человеком в Лондоне я не связывался — на случай, если меня прослушивали. Но чтобы попасть в Москву, мне нужно было, чтобы кто-то подвез мне в Хитроу паспорт на другое имя и прочие документы, без которых вы, строго говоря, не существуете. Есть несколько городов, в которых на меня хранится запасной набор, Лондон — один из них.

В Хитроу я прилечу по местному времени в начале шестого. По экстренному телефону, который у меня был, наверняка кто-то дежурит круглые сутки. Но пока этот человек заберет мой новый паспорт, который лежит где-нибудь в надежном тайнике, пока доедет до аэропорта, будет в лучшем случае часов восемь утра. Я смогу вылететь не раньше девяти — это уже полдень в Москве. Если лететь, заметая следы, скажем, через Прагу, я попаду туда только поздно вечером. День пропадет. А прямых утренних рейсов из Лондона в Москву всегда как минимум три-четыре. Четыре часа лету, три часа разница во времени — если повезет, сразу после обеда я буду на месте. А Бородавочник, конечно же, как обычно, отложит все другие дела, чтобы со мной встретиться.

Я вытянул из-под кресла подставку для ног и устроил поудобнее на шее надувную подушку. Еще одну текилу? Я выпил одну перед взлетом, одну за ужином плюс пару бокалов белого «Вьянса Витториа». Я летел «Дельтой», которая из патриотических соображений предлагает калифорнийские вина; правда, это оказалось неплохим. В последнее время я стал думать об этом — ну, сколько я пью. Когда я дома, мне хватает пинты пива или стакана вина в конце дня. Но стоит мне войти в свою вторую жизнь, метаболизм — или стресс — начинает жадно требовать легковоспламеняющихся жидкостей. И как теперь поступить? А, мне лететь еще больше четырех часов! Я поискал глазами стюардессу, которая тут же с улыбкой направилась ко мне. В первом классе их учат ловить взгляды пассажиров и выполнять их малейшую прихоть. «Да, еще одну текилу, пожалуйста. А, несите сразу двойную».

Черт, Володя Мохов! Кто бы мог подумать? Вернулся ко мне из 99-го года. Я вдруг отчетливо увидел его профиль, весь, от тонкого носа до покатого лба устремленный к действию. Увидел его ходящие влево-вправо цепкие глаза под сведенными бровями, когда он в очередной раз пытался определить, валяли ли мы с Лешкой Кудиновым дурака или говорили серьезно. Странно, что по прошествии стольких лет Мохов всплыл вдруг в моей памяти так зримо — я ведь о нем за эти двенадцать лет вспомнил едва ли пару раз.

Самое поганое для меня в этой ситуации — если можно пораскладывать по кучкам, что более, а что менее неприятно, — он ведь тогда спас мне жизнь. Я за него, как я только что сказал, каждый день не молюсь. Мало ли кто мне спасал жизнь или я кому-то? И так, и так бывало. Все равно в наших с ним отношениях я был должником. Но тогда он мою жизнь спас, а вот теперь за ней вернулся. Жизнь, она ведь не только биологическая, ее можно отнять и не убивая. Какова вероятность того, что он не сдаст меня новым хозяевам? Нулевая. Мохов переступил черту, и терять ему было нечего.

1

Когда-то я радовался, что изобрели мобильные телефоны. Благодаря этому, считал я, мое местонахождение установить невозможно. Сколько раз Джессика звонила мне на мой нью-йоркский сотовый, думая, что я в Европе, а я на самом деле был в Азии или еще где-то. С моей женой этот номер проходит и до сих пор. Но со вчерашнего дня меня больше волновала не она.

У каждого мобильного — не у сим-карты, у самого телефона — есть свой индивидуальный IP-адрес, как у компьютера. Как только вы зарегистрировались в сети, не важно, в домашней или в роуминге, оператор мобильной связи может в любой момент определить, где ваш телефон находится. Вы поменяли сим-карту — но слежение производится и по IP-адресу. Вы вытащили из телефона аккумулятор — в телефоне есть еще один, маленький, который сохраняет ваши данные и настройки, пока вы, скажем, меняете основную батарею. Мобильник — это как маячок, который с тупой неукоснительностью сообщает ваши координаты, пока вы не уничтожите его физически, утопив в унитазе или положив под паровой каток.