Минор появился неожиданно. Он переходил дорогу неуклюже, точно откормленный гусак. Вдруг его лицо исказилось гримасой страха. Инстинктивно толстяк вытянул вперёд руки и закрыл глаза. Удар о капот автомобиля был глухой, точно с двухсаженной[2] высоты уронили мешок картошки, или на полном скаку рухнула, подкошенная пулей лошадь. Пешеход подлетел и распластался прямо на синем капоте таксомотора. Шофёр дал по тормозам. Человеческое тело скатилось на мостовую. «Ситроеен» сдал назад, а потом переехал туловище несчастного колёсами. Нажав на акселератор, водитель понёсся вперёд и затем свернул на Висмарскую улицу.

Ардашев сложил газеты и, обходя газон, поспешил к дороге. Место происшествия уже окружили зеваки.

Протиснувшись с трудом через толпу, Клим Пантелеевич приблизился к трупу. Да, это был уже покойник, утонувший в луже крови. Тело опрокинулось навзничь. Кости черепа раскрошились и, пробив кожу, выглядывали наружу. Глаза от испуга остались удивлённо раскрытыми и устремленными в бесконечность, словно надеялись отыскать место для грешной души на небесах.

При появлении полицейского и дворника толпа разбежалась. Остался Ардашев и весьма привлекательная брюнетка лет двадцати пяти, с глазами цвета спелой вишни и длинными ресницами. Стройная, среднего роста, она старалась не смотреть на покойника и вытирала слёзы белым, кружевным платочком, который достала из сумочки. Глядя на неё, Клим Пантелеевич поймал себя на мысли, что её он жалел больше, чем погибшего Минора. Наверное, потому, что, во-первых, подобные шедевры матушки природы встречаются чрезвычайно редко, а во-вторых, следует признать, что дамы такой неземной красоты обычно страдают от повышенного мужского внимания, и ловеласы всегда надеются отыскать в их душах какую-то порочную струну, сыграв на которой удастся добиться всего того, что рисует в своём воображении любой волокита. Словом, растлевай и властвуй. Безраздельно. От того их и жаль.

Дворник накрыл труп рогожей и, выслушав приказание протелефонировать в полицейское управление, поспешно удалился.

Полицейский, судя по званию, унтер-офицер, повернулся к свидетельнице и чём-то негромко поинтересовался:

— Простите, но я не знаю эстонского. Не могли бы вы обратиться ко мне на том языке, на котором вы, да и не только вы, а все окружающие, говорили всего три года назад? — уже почти успокоившись, с заметной иронией вымолвила дама.

— Вы видели, как произошла авария? — на чистом русском языке спросил он.

— Да. Этот несчастный очень торопился, обогнал меня, когда я шла по тротуару. А потом он стал переходить дорогу. Тут на него и налетел таксомотор. А мог бы и меня сбить. И здесь лежала бы я, то есть мой труп, — она опять всхлипнула.

— Это было такси?

— Естественно.

— Почему естественно?

— Потому что только таксисты в Ревеле носятся, как угорелые. И вообще, от машин один вред. Они не только засоряют воздух, но и убивают людей. Их надо запретить.

— Простите, вы номер мотора[3] не заметили?

— Да разве я должна всматриваться в их номера? — рассеяно вопросила свидетельница.

— Это был синий «Ситроеен». Две последние цифры — 36, — изрек Ардашев.

— Вы тоже русский? — удивился страж порядка.

Клим Пантелеевич только собирался ответить, как из-за угла вылетел и резко остановился чёрный, уже изрядно потрёпанный «Форд».

Из машины вышли двое. Третий остался сидеть за рулём.

Первый, в котелке, шагал решительно, будто торопился кого-то арестовывать. Так ходят полицейские или судебные следователи. Это был невысокий, худой господин лет сорока пяти, с роскошными усами, в костюме, жилетке и в галстуке. За ним семенил толстяк с бритым лицом в костюме и таком же точно котелке. Носки его туфлей были давно не чищены. На лице неуклюжего торопыги читалась досада, понятная любому чиновнику, которому в субботу приходится задерживаться на службе.

Полицейский отдал честь и вытянулся в струнку.

Первый из подошедших похлопал его по плечу и спросил по-эстонски:

— Свидетели есть?

Тот указал кивком в сторону Ардашева и дамы.

— Эти двое. Русские.

— Разрешите отрекомендоваться — инспектор криминальной полиции Бруно Саар, — представился незнакомец на русском языке. — Позвольте ваши паспорта.

— Вот надо же, — недовольно поморщилась дама, выуживая из сумочки документ, — попала в переплёт.

— Госпожа Варнавская Анастасия Павловна, — прочитал инспектор и подняв глаза, облизал её липким, как патока, взглядом. — У вас временное пребывание? Вы беженка?

— Да, а что?

— Ничего, просто уточняю, занесённые в справку данные, относительно вашего нахождения на территории моей республики, — выговорил инспектор, сделав ударение на слове «моей».

И он тут же, закуривая сигарету, обратился к Ардашеву:

— Соблаговолите, сударь, предъявить ваши документы.

Клим Пантелеевич протянул чехословацкий паспорт.

— О! Не ожидал. Прямо из Праги пожаловали?

— Показать билет?

— Нет надобности.

Тем временем спутник инспектора, очевидно судебный медик, закончил осматривать тело и вынес заключение:

— Водитель сбил бедолагу на большой скорости и, очевидно, после того, как тело упало на землю, переехал голову и туловище. Об этом говорят внешние повреждения: многочисленные переломы черепа, рваные лоскутные раны головы, ушных раковин, выдавливание мозгового вещества через уши и нос… Повреждён и живот: видны надрывы поверхностных слоёв кожи. Я уверен, что и внутренние органы от сильного удара оторвались. Сердце и селезёнка уж точно. Думаю, при вскрытии это подтвердится. Только есть ли смысл его проводить?

— Думаю, нет. И так всё понятно, — ответил полицейский и принялся обыскивать труп.

Через минуту у него в руках оказался дипломатический паспорт покойного, мандат советского представительства и туго набитый купюрами бумажник.

— Дипломат, — озадачено протянул он, — вот только этого нам, дорогой Андрес, не хватало. Теперь точно вам придётся его вскрывать, а мне вызывать советское начальство.

— Ну что за неделя! То висельник в Фалле, то теперь вот русский пешеход-неудачник, — досадливо поморщился доктор.

— Домой мы сегодня вернёмся очень поздно, или рано. Скорее всего, под утро. — инспектор повернулся к свидетелям. — Что ж, прошу в автомобиль.