Однако вскоре блуждающий огонёк заметил, что у каждого из собравшихся есть при себе либо белый флажок, либо белая повязка через плечо. Значит, и они были парламентёрами, вот почему они так мирно держались друг с другом.

Уж не та ли самая причина погнала их в путь? Слов не было слышно из-за ревущего ветра, который бесчинствовал в верхушках деревьев. Но если они признали друг друга как парламентёры, не окажут ли они и блуждающему огоньку подобающий приём? К тому же надо у кого-то спросить дорогу. Скрепя сердце он вышел из своего укрытия, помахал белым флажком и, дрожа, замер в воздухе.

— Скалоед, лежавший к нему лицом, первым заметил его.

— Ну и беспокойная сегодня ночь, — сказал он скрипучим голосом. — Вот ещё один прибыл.

— Хо-хо, блуждающий огонёк! — прожурчал ночной альб, и его луноподобные глаза засияли. — Очень приятно, очень приятно!

Крохотулька сделал несколько шагов к новоприбывшему и пропищал:

— Если я не ошибаюсь, и вы исполняете миссию посланника?

— Да, — ответил блуждающий огонёк.

Крохотулька приподнял свой красный цилиндр, поклонился и прощебетал:

— О, так подходите поближе, милости просим. Мы тоже посланники.

— Большое спасибо, — блуждающий огонёк робко переминался. — Я постою. Позвольте представиться: меня зовут Блубб.

— Очень рады, — отвечал крохотулька. — А меня Укюк.

— Мое имя — Вушвузуль, — сидя поклонился ночной альб.

— Рад познакомиться, — проскрипел скалоед. — Я Пюрнрахцарак.

Все трое смотрели на блуждающего огонька, а ведь блуждающим огонькам крайне неприятно, просто нестерпимо, когда на них смотрят.

— Не присядете ли, дорогой Блубб? — пригласил крохотулька.

— Собственно говоря, я очень спешу и хотел только спросить, в какую сторону отсюда надо двигаться к Башне Слоновой Кости?

— Хо-хо! — понял ночной альб. — Тоже к Детской Королеве?

— Совершенно верно. Я должен передать ей очень важную весть.

— Какую же? — скрипнул скалоед.

— Ну… Это совершенно секретное сообщение.

— И мы спешим туда же, куда и ты, хо-хо! — отвечал ему ночной альб Вушвузуль. — Ты среди своих коллег.

— Может, у нас и весть одинаковая, — сказал Укюк.

— Садись и рассказывай, — проскрежетал Пюрнрахцарак.

Блуждающий огонёк опустился на свободное место.

— Моя родина, — начал он после короткого раздумья, — находится далеко отсюда— не знаю, известно ли это кому-нибудь из присутствующих. Она называется Гнилое Болото.

— У-у-у! — восхищённо вздохнул ночной альб. — Чудесный край!

— Да, не правда ли? — слабо улыбнулся блуждающий огонёк.

— И это всё? — скрипнул Пюрнрахцарак. — Из-за чего ты в пути, Блубб?

— У нас в Гнилом Болоте, — начал заикаться блуждающий огонёк, — что-то произошло… что-то непостижимое… то есть это и сейчас продолжается… это трудно описать, это началось с того, что… в общем, на востоке нашего края есть озеро… точнее, оно БЫЛО, оно называлось Бурливый Бульон. Его однажды не стало, оно просто исчезло, понимаете?

— Дыра? — охнул скалоед.

— Нет, и не дыра, — блуждающий огонёк мучился, подбирая определение. — Дыра — это всё же хоть что-то. А тут — ничего.

— Трое остальных переглянулись.

— А как же оно выглядит, хо-хо, это Ничего? — спросил ночной альб.

Вот это как раз и трудно описать, — сбивчиво объяснял несчастный блуждающий огонёк. — Оно вообще никак не выглядит. Это… это как… ах, для этого нет подходящих слов!

— Это, — пришёл на помощь крохотулька, — как если бы ты был слепой, когда глядишь на это место, так?

Блуждающий огонёк уставился на него, раскрыв рот.

— Это самое точное определение! — вскричал он. — Но откуда… я хочу сказать, как… значит, вам это тоже знакомо?

— Минуточку, — остановил Пюрнрахцарак. — Скажи, это остаётся на одном месте?

— Вначале да, — рассказывал блуждающий огонёк. — То есть само это место становится всё больше и больше. Старая Унке Умпф, что жила со своим народом возле Бурливого Бульона, однажды просто исчезла и всё. Остальные начали разбегаться. Но потом всё это началось и в других местах Гнилого Болота. Иногда это очень маленькое Ничто, не больше яйца. Но потом оно разрастается. Если кто по неосторожности ступит туда ногой, ноги больше нет, или руки, или чем туда попадёшь. И это вовсе не больно, просто какой-то части тела нет и всё. А некоторые сами бросались туда, оказавшись близко к этому Ничто. От него исходит неодолимая притягательная сила. Никто не может объяснить, что это такое и как быть. Потому и решено было отправить к Детской Королеве посланника за советом и помощью. Я и есть этот посланник.

Остальные молчали.

— Хо-хо! — наконец вздохнул ночной альб. — Там, откуда пришёл я, творится то же самое. И я в пути из-за того же, хо-хо!

— Каждый из нас, — пискнул крохотулька, — прибыл из своего края Фантазии. Мы встретились здесь случайно, но весть для Детской Королевы у всех одна.

— Это означает, — вздохнул скалоед, — что вся Фантазия в опасности.

Насмерть перепуганный блуждающий огонёк переводил взгляд с одного на другого.

— Но тогда, — вскричал он, вскочив с места, — нам нельзя терять больше ни минуты!

— Да мы и так уже собирались, — пояснил крохотулька. — Нас держала только темнота в этом лесу. Но теперь, когда ты с нами, Блубб, ты мог бы нам посветить.

— Э нет, не получится, — воскликнул блуждающий огонёк. — Я не могу ждать того, кто едет на улитке! Весьма сожалею!

— Но это же гончая улитка! — обиделся крохотулька.

— И кроме того, хо-хо, — прожурчал ночной альб, — как же иначе мы покажем тебе правильную дорогу?

— Кому вы всё это говорите? — проскрипел скалоед.

И действительно, блуждающий огонёк уже давно не слышал посланников, а длинными прыжками мчался сквозь лес.

— Впрочем, — сказал Укюк, вскакивая в седло своей гончей улитки, — в качестве фонаря блуждающий огонёк едва ли подошёл бы.

— Мне тоже предпочтительнее, — сказал ночной альб, подзывая свою летучую мышь, — чтобы каждый из нас полагался на себя. Полетели!

И — фьють! — только его и видели.

Скалоед потушил огонь, хлопнув несколько раз ладонью по костру.

— Мне тоже лучше одному, — слышалось в темноте, — по крайней мере, хоть не боишься невзначай раздавить какую-нибудь мелочь.

И он со скрежетом и треском поехал напролом по чаще на своём могучем велосипеде, время от времени сшибая стволы. Шум удалялся и постепенно стих. Крохотулька Укюк остался один. Он натянул серебряные вожжи и сказал: