Вдруг, во время этих размышлений, его охватило ощущение, что сзади на него устремлены чьи-то глаза; старый инстинкт дикого зверя выбился из-под оболочки цивилизации, и Тарзан обернулся так быстро, что молодая женщина, украдкой разглядывающая его, не успела даже отвести взгляда, и серые глаза человека-обезьяны с выражением вопроса встретились прямо с ее глазами. Затем она опустила глаза, и Тарзан увидел, как слабая краска залила отвернувшееся личико.

Он незаметно усмехнулся: вот к чему привело его некультурное и негалантное поведение, ведь он не опустил глаз, когда встретился взглядом с молодой женщиной. Она была очень молода, что заставляло Тарзана ломать себе голову: где он видел ее раньше? Он принял прежнее положение и скоро заметил, что она поднялась и ушла с палубы. Когда она проходила мимо, Тарзан обернулся, рассчитывая, что ему удастся по какому-нибудь признаку установить, кто она.

Он не разочаровался. Проходя, она подняла руку к черной волнистой массе волос, спускающихся узлом на затылок, – присущий женщинам жест, когда они чувствуют, что сзади их провожает одобряющий взгляд, – и Тарзан увидел на одном из пальцев этой руки кольцо своеобразной работы, которое он незадолго до того видел на руке женщины под вуалью.

Так вот кого преследует Роков! Эту молодую красивую женщину! Тарзан лениво раздумывал, кто бы она могла быть и какие отношения могли связывать такую милую женщину с этим угрюмым бородатым русским.

После обеда в тот же вечер Тарзан прошел на нос судна и оставался там, пока совсем не стемнело, беседуя с младшим офицером; когда последний был отозван к своим обязанностям в другое место, Тарзан лениво облокотился о перила, любуясь переливами луны на волнах. Он стоял в тени боканца, и идущие по палубе двое мужчин не заметали его. Тарзан, однако, успел уловить из их разговора достаточно, чтобы это заставило его бесшумно последовать за ними, чтобы выяснить, какая новая дьявольская штука у них на уме. Он узнал голос Рокова и узнал в его спутнике Павлова.

Тарзан расслышал всего несколько слов: «И если она закричит, ты можешь душить ее, пока…». Но этого было достаточно, чтобы в нем загорелось желание приключения, и он не упускал из виду двух мужчин, которые теперь быстрыми шагами шли по палубе. Он дошел с ними до дверей курительной комнаты, где они задержались на минуту, словно желая убедиться в присутствии какого-то лица.

Затем они прямо направились к каютам первого класса на верхней палубе. Тут Тарзану труднее было остаться незамеченным, но это ему все-таки удалось. Когда они остановились у одной из полированных дверей, он проскользнул в боковой проход, на расстоянии десяти – двенадцати футов.

В ответ на стук в дверь, из каюты раздался женский голос, спросивший по-французски: «Кто там?».

– Ольга, это я, Николай, – был ответ уже знакомым горловым звуком Рокова.

– Почему ты не оставишь меня в покое, Николай? Когда ты перестанешь меня мучить? – послышался голос женщины сквозь тонкую перегородку. – Ведь я тебе ничего дурного не сделала.

– Ну, Ольга, Ольга, – убеждал тот миролюбивым тоном, – мне надо только сказать тебе пару слов. Я тебе ничего не сделаю, даже не войду в каюту. Но не могу же я кричать через дверь.

Тарзан услышал звук поворачиваемого ключа. Он выдвинулся вперед настолько, чтобы разглядеть, что произойдет, когда откроется дверь, потому что в ушах его еще звучали злополучные слова: «И если она закричит, ты можешь душить ее».

Роков стоял прямо перед дверью. Павлов прижался вплотную к стене коридора рядом. Дверь открылась. Роков остановился на пороге, прислонившись спиной к дверям, и шепотом говорил с женщиной, которая Тарзану не была видна. Потом Тарзан услышал голос женщины, пониженный, но достаточно громкий, чтобы можно было разобрать слова:

– Нет, Николай, – говорила она, – это бесполезно. Грози, чем хочешь, я никогда не соглашусь. Выйди из комнаты. Ты не имеешь права входить сюда. Ты обещал, что не войдешь.

– Прекрасно, Ольга, я не войду, но раньше, чем я покончу с тобой, ты тысячу раз пожалеешь, что не исполнила моей просьбы. В конце концов я все равно добьюсь своего, так лучше было бы, если бы ты сберегла мне время и хлопоты, себя избавила от бесчестья, а твоего…

– Николай, Николай! – перебила женщина, и Тарзан видел, как Роков, посторонившись, кивнул Павлову, а тот одним прыжком бросился к дверям каюты мимо Рокова, предупредительно распахнувшего ему дверь. Роков быстро попятился назад. Дверь захлопнулась. Тарзан услышал звук поворачиваемого внутри ключа. Роков продолжал стоять у дверей, наклонив голову, словно стараясь не пропустить ни одного слова. Скверная усмешка скривила его губы под бородой.

Тарзан слышал, как женщина требовала, чтобы Павлов вышел из каюты.

– Я вызову мужа, – кричала она. – Он вас не пощадит.

Из-за дверей донесся насмешливый хохот Павлова.

– Комиссар судна приведет вашего супруга, сударыня, – заявил он. – Этот офицер уже предупрежден, что вы в отсутствие мужа принимаете какого-то мужчину в своей каюте при запертых дверях.

– Муж поймет, в чем дело!

– Весьма возможно, но комиссар зато не поймет, а равно и газетные репортеры, которые таинственным образом будут обо всем осведомлены, как только мы высадимся на берег. Они найдут, что это презанимательная история, и то же подумают ваши друзья, когда прочтут об этом за завтраком – дайте высчитать… сегодня вторник… – да, за завтраком в пятницу утром. Интерес ничуть не уменьшится от того, что они узнают, что человек, которого женщина принимала у себя в каюте, – русский слуга, лакей ее брата, выражаясь точно.

– Алексей Павлов, – раздался голос женщины, холодный и бесстрашный, – вы трус, стоит мне прошептать вам на ухо одно имя, и вы откажетесь и от требований, и от угроз и тотчас оставите мою каюту с тем, чтобы и впредь, надеюсь, больше не попадаться мне на глаза.

После этого на мгновение все затихло; женщина, должно быть, наклонилась к негодяю и шептала ему на ухо то, на что сейчас намекала. Минута молчания, потом изумленное проклятие мужчины, шум борьбы, вопль женщины – и снова молчание.

Крик не успел еще отзвучать, как человек-обезьяна выскочил из своего укромного местечка. Роков бросился бежать, но Тарзан схватил его за ворот и потянул назад. Ни один из них не произнес ни слова, оба чувствовали инстинктивно, что там, за дверью, происходит убийство. Тарзану было ясно, что Роков не думал идти так далеко: его цели были гораздо глубже, – глубже и, может быть, страшнее, чем грубое, хладнокровное убийство.

Не колеблясь и не окликая, человек-обезьяна оперся огромным плечом о тонкую панель и под дождем разлетевшихся щепок вбежал в каюту, таща за собой Рокова. Перед ним на кровати лежала женщина, а Павлов сжимал пальцами нежную шею, в то время как жертва то била его по лицу, то тщетно старалась оторвать от своей шеи свирепые пальцы, несшие ей смерть.

Шум заставил Павлова вскочить на ноги. При виде Тарзана глаза у него загорелись ненавистью и угрозой. Женщина, шатаясь, приподнялась на койке. Одной рукой она держалась за горло, дыхание с трудом вырывалось из груди. Хотя она была растрепана и смертельно бледна, Тарзан узнал в ней молодую женщину, которую он видел утром на палубе.