же красота! — сказал Лукась, остановившись перед высокими воротами монастыря и глядя на бухту внизу.

По синему-синему морю мелькали таосаньские пузатенькие кораблики с цветными парусами, по небу тянулись с криками вереницы диких гусей, облака легкими перьями были изящно разбросаны по небу. Я отвернулся. Не понимаю, почему я сегодня такой раздражительный и нервный. Действительно, красота, кто же спорит.

***

Меньше всего местные монахи желали вести с нами культурно-исторические дискуссии, потому что все они были страшно заняты. Мели каменные полы длинными метлами, варили рис со специями в больших котлах, натирали светильники и развешивали оранжевое белье на бамбуковых подставках. Все их вежливые ответы в конечном счете сводились к «отстаньте от меня, пожалуйста». Наконец нами был обнаружен совсем дряхлый дядечка, который сидел на травяной подстилке под кустом и ритмично щелкал четками, устремив взгляд в никуда. Наученные опытом, мы уже не торопились с расспросами, а поприветствовали уважаемого священнослужителя, сообщили ему важную новость о том, что хризантемы в этом году прямо удались, а вид на бухту открывается исключительно качественный, и в конце концов тусклые сонные глазки монаха приобрели более осмысленное выражение. Он даже начал задавать вопросы — откуда мы прибыли и надолго ли планируем задержаться. Минут через пятнадцать Ева все же решилась осторожно намекнуть на имеющиеся у нас вопросы, а старец не выразил особого отвращения к идее на них ответить.

— В этом храме нет ученых-книжников, наши монахи — это всего лишь крестьянские сыны, бежавшие из деревень, поглощенных войной. К истине могут вести разные пути. Кому-то метла или молотильный цеп быстрее помогут проникнуть в душу вещей, чем кисть и тушечница.

— А к кому бы вы обратились на нашем месте? — спросила Ева.

Старец задумался.

— Ученостью славятся монахи Храма Зеленого Тигра, но они требуют богатых подношений, потому что хотят по завету своего первого настоятеля возвести над храмом огромную статую тигра из зеленого нефрита — по их подсчетам на это уйдет десять тысяч лет и десять тысяч возков золота. Большинство правителей этого славного времени, полководцев и князей, терзаемых вопросами, которые жалят их изнутри, — направляются в паломничество именно в Храм Зеленого Тигра: тамошние знаменитые библиотеки содержат в себе многое, полагаю, и ответ на ваш вопрос тоже. Но добраться сейчас до этого храма непросто, войска желтых шапок летом прорвали оборону босоногих и трон качается под сидящим на камышовом престоле.

— А далеко отсюда этот храм? — спросил Акимыч.

— Отсюда до входа в Храм Зеленого Тигра будет без малого два миллиона шагов. Уже сегодня вы можете сделать первые десять тысяч из них.

Я провел в уме расчеты, и результат мне не понравился. Еще эти армии красных ног с шапками…

— Мы не богаты и не располагаем избытком времени, — сказала Ева, — может быть, есть иные места, куда мы могли бы обратиться за ответом?

— В Камито живет один рыбник, — ответил старик, — он дурак и пьяница, но когда-то он был послушником в Зеленом Тигре. Говорят, что за многочисленные глупости его там часто наказывали — били палкой и заставляли учить наизусть целые свитки древних текстов. Кто знает, может, этот дурень запомнил что-то и про царей великой древности. А теперь простите меня, но с утра я выпил слишком много зеленого чая и сейчас у меня схватило живот. Прошу простить мою старческую немощь.

Кряхтя и хватаясь за упомянутый живот, старик поднялся и быстро засеменил прочь.

— По-моему, это какая-то ерунда, — сказал Акимыч, — рыбники какие-то, тигры. Вон в Мантисе был нормальный настоятель, а в этом храме — все с придурью.

— Однако мантийский настоятель ничего про сира Хохена не знал, — сказал Лукась, — этот же туземец мне показался куда сообразительней, чем он выглядит.

— Прекрати называть местных жителей туземцами, — сказал я, — еще не хватало, чтобы нас тоже побили палками.

Мы еще долго шатались по монастырю, пытаясь найти кого-то поразговорчивее и поинформированней, но монахи утекали, как вода сквозь пальцы, демонстрируя полнейшее нежелание идти на контакт с группой странных носатых обезьян.

— Так не пойдет, — сказала Ева, усевшись под хризантемами. — Ясно, что развитие квеста не инициируется, значит, мы просто ищем не там, где нужно. Может, нам надо было в Ся-мин, или вообще в Кхонг, а не в Камито ехать.

— Я бы все же сходил к этому рыбнику, — сказал Акимыч, — может, это и тупиковый вариант, но хоть рыбы купим и поедим, а то жрать хочется — сил нет. Мы тут уже целый день людям надоедаем, так и не пообедали.

Но прежде, чем спуститься вниз несолоно хлебавши, мы еще раз обошли весь монастырь и достали до печенок каждого из встреченных монахов. Потому что мы настойчивые, да.

* * *

Ворота захлопнулись, когда мы были буквально в пятидесяти метрах от них — мы бежали со всех ног и кричали, чтобы нас подождали, но отчаянные призывы не возымели на стражников ровным счетом никакого действия.

— Ну, не сволочи а? — возмутился Акимыч, плюхнувшись на дорогу, — солнце же еще не село, вон лучики из-за моря пробиваются. У кого есть хоть чего-то пожрать?

— Может, — сказал Лукась, — нам вернуться в монастырь? Когда мы уходили, они как раз заканчивали греть свое варево, да и приют путникам они должны давать.

— Объявления на столбах читать надо, — сказала Ева, — двери в монастырь тоже на закате закрываются.

— Значит, нужно искать какую-нибудь деревню, — сказал Акимыч, — деньги есть, попросимся на постой.

— То-то приятно будет бродить в темноте безлунной ночью по территории, где на ночь наглухо задраивают ворота даже крупные города, — сказал Лукась. — Мне кажется, что разумнее всего нам будет прижаться к этой стене и не отходить от нее ни на шаг, вон там наверху и самострелы есть, и дозоры лучников ходят.

— У меня есть кулек засахаренного арахиса, — сказал я. — Я помню, Ев, что ты велела денег не тратить, но я в палатке у гостиницы купил на то, что у меня еще оставалось.

— Давай сюда свой арахис, — ворчливо ответила Ева.

Я разделил содержимое кулька по четырем протянутым ко мне в темноте ладоням. Какое-то время был слышен ожесточенный хруст.

— А ты уверен, что это арахис? — спросил Акимыч. — Кажется, у моего арахиса есть лапки.

— Это — арахис! — твердо ответил я.

Тут мы услышали плач. Это был тоненький жалостный плач, проникающий в самую душу. По дорожке к нам шла невысокая девушка в белом. Она всхлипывала, закрыв лицо руками. Даже не девушка, девочка, лет двенадцати, наверное. Акоги, непись.

— Я задержалась у бабушки, и меня теперь не пускают в город, — рыдая, сказала девочка, отнимая от лица ладошки и показывая нам симпатичную круглую мордашку с густой челочкой, — а мне страшно!

— Иди сюда, — сказал Акимыч, — и ничего не бойся. Сейчас мы разведем костер, будет весело и совсем не страшно.

— Страашно! И ночь такая темная! А вас я не знаю!

— Подумаешь, ночь! Утро скоро наступит, осень только началась и ночи еще короткие. Давай сюда, малышка, я тебе куртку постелю рядом с этой доброй тетей.

— Акимыч, — сказал я, — я бы на твоем месте к этой девочке так близко не подходил, у нее ног нет.

Глава 3

Длинное белое платье девочки, которое так ярко белело в темноте, что, казалось, было подсвечено изнутри, у самой дороги переходило широким подолом в размытые клубы белого тумана, и как бы это существо не изображало ходьбу, на самом деле оно плыло в нескольких сантиметрах над темной тропой, как на воздушной подушке. И едва я успел предупредить Акимыча, как недевочка решительно изменилась. Ее лицо залил тот же свет, которым сочилось платье, а на голове словно газовый факел зажегся — в небо чуть не на полметра метнулось синее пламя, исказив и вытянув круглое личико так, что оно стало похоже на череп. Подняв ладони, призрак завыл, завопил, закричал — это был звук, который могли бы издавать десятки свихнушихся металлических скрипок, зашедшихся в экстазе, звук настолько пронзительный и нестерпимый, что я схватился за голову, зажимая уши. Призрак взмыл вверх и завис метрах в трех над землей. Многоголосый вой еще усилился, и из обступающего нас мрака полезли бесы. Один огромный, свинорылый ринулся ко мне, выставив перед собой короткий кол. Я метнулся, уклоняясь от удара, и был перехвачен другим — черным, паукообразным с глазами-плошками. Бес-паук, воняя потом и ядом, обхватил меня