- В Парке всегда дежурит бригада. Уж роды то они смогут принять. Да и от Си-Ди с мигалкой пятнадцать минут. Но решать, конечно, моему мужу.

Она с теплой настойчивостью поглядела на него.

- Я так давно… я не могу отказаться, - ответил он после непривычных ему тягостных раздумий, - Пусть Марта тоже поедет. Я уверен, что успею сделать работу до появления ребенка. А вдвоем мы ее сделаем еще быстрее.

- Что ж, воля ваша…, - сдержанно ответил профессор. Александр тогда в предвкушении поездки не заметил долгого многозначительного взгляда, которым обменялись его жена и наставник.

Альфонсо.

В ожидании досмотра водитель заглушил мотор и вышел покурить. В салоне тут же поднялся ропот. Оператор полез открывать окна, а женщины недовольно зафыркали и принялись обмахиваться, чем придется. В считанные минуты нутро автобуса, лишенное кондиционера, нагрелось градусов до пятидесяти.

Альфонсо, не в силах оторваться, все разглядывал странную парочку. Глаза малахольного по-прежнему были прикованы к дурацким развалинам, в то время, как настоящее сокровище сидело рядом с ним. Черноокая богиня, воспользовавшись заминкой, достала из рюкзака белую кепку с длинным козырьком и водрузила ее на голову (мужа?!) спутника.

- И не вздумай снимать. Там очень жарко! – произнесла она, глядя на него с тяжелым обожанием, а потом перевела взгляд на Альфонсо, словно ожидая его реплики.

Он тут же запоздалым дерганным движением отвернулся к коллегам. Ему никак не удавалось отвести взгляд до того, как женщина его поймает, но не смотреть на нее было выше его сил. Эти черные миндалевидные глаза, эти пухлые, влажные губы, а шея…

- Э-э-э, кхм… Сегодня тут поразительно много аборигенов, - хрипло каркнул он им, - А ведь я всегда любил Паленке именно за то, что здесь мало этих… надоедливых… Гораздо меньше, чем в Тикале или Копане. Бусы, поделки…

- У них гораздо больше прав быть здесь, чем у вас, сеньор, - произнесла богиня, спокойно глядя на него и приподняв одну бровь, - Разве нет?

Тот смущенно всхрапнул и уставился в окно. Ему показалось, или девица с ним заигрывает?

Местных, действительно, собралось великое множество. Правда, они и не думали докучать туристам. Большинство расположилось на просторной поляне у входа в парк. Стоя молча и, в большинстве, поодиночке они производили тревожное впечатление. Одни застыли, вытянув вверх руки и обратив опаленные лица к Солнцу, другие держали небольшие, курящиеся каменные чаши. Некоторые нацепили нарукавники с торчащими в разные стороны разноцветными перьями квезаля – позабытые элементы древних ритуальных облачений.

Это по одну сторону автобуса. А по другую – через проходную парка как ни в чем не бывало топала возбужденная вереница туристов, смеялись, гомонили, украдкой доставали камеры. Очень многие захотели встретить День Зимнего Солнцестояния две тысячи двенадцатого года именно здесь. У истока.

Вскоре появился смотритель и, бегло пробежавшись по разрешениям, дал отмашку водителю двигаться дальше.

Марта.

За окном поплыли остатки древнего стадиона, где при Пакале проводились печально известные «игры в мяч». Сейчас некоторые элементы были скрыты натянутыми синими пологами – велись реставрационные работы.

Слева, вдалеке собралась так называемая Группа Креста – невысокие пирамиды на едином основании. Рядом несколько плохо сохранившихся и невзрачных построек. По диагонали от Дворца можно было разглядеть верхушку пятипортального Храма Надписей, являющегося навершием самой высокой пирамиды Паленке, и притулившийся рядом с ним храм поменьше – Храм Черепов. С тыла же их подпирало зеленое дремучее облако джунглей. Казалось, они неустанно караулят, когда Человек отвернется, чтобы в тот же миг снова поглотить с трудом отвоеванные у них постройки, оплести их мхом и лианами, укрыть от лишних глаз.

По центру же парка расположился за тысячелетие так и не растерявший своего гордого величия Дворец с высокой четырехуровневой обсерваторией, лабиринтом узких галерей, колоннад, со множеством внутренних дворов, в былые времена пропитанных кровью сотен жертв, а ныне превращенных в аккуратные зеленые газоны.

В глубокой задумчивости Марта глядела в окно, безуспешно пытаясь вычленить среди бродящего народа невысокую, хрупкую фигуру профессора. Он не отправил машину, не встретил автобус. Неужели все-таки?...

- Пожалуйста, пойдем пешком, - прервал ее невеселые мысли Александр, - Я словно по-прежнему смотрю телевизор… А так охота коснуться.

Переведя взгляд на мужа, она машинально постаралась изгнать из глаз тревогу, а потом с облегчением вспомнила, что это лишнее. Нежно заправив выбившуюся у него из-под кепки светлую прядь, она кивнула и попросила водителя остановиться.

Они вышли и тут же покрылись потом. Горячий воздух был настолько напоен влагой, что, казалось, если втянуть его через коктейльную соломинку, то в рот хлынет кипяток. Платье неприятно облепило влажные бедра, в сандалиях зачавкало. Она поглядела на расплывающиеся на спине мужа темные пятна и его красный, взмокший загривок.

- Если захочешь пить, только скажи, - обратилась она к нему, - у меня есть вода, а в термосе отличный холодный кофе.

Александр едва ли слышал ее, полностью поглощенный руинами Дворца. Минуту он стоял, словно оглушенный, а потом припустил внутрь, запетлял по бесконечным сводчатым коридорам и галереям. Марта едва поспевала за ним, но не пыталась притормозить. То и дело он останавливался, прижимался лбом к теплому, выщербленному ветрами камню, или легко пробегался пальцами, словно лаская, по выпуклостям барельефов.

Внезапно оказавшись на одном из тесных внутренних дворов, он на секунду застыл, глядя на большой, отполированный древними строителями и тысячелетними дождями ритуальный камень, а потом на негнущихся ногах приблизился и положил на него трясущуюся ладонь. Его словно прошило током – он откинул голову и зажмурился на стоящее в зените солнце.

- Кажется, кроет парня, - одышливо проквакал кто-то за спиной, - панамка не помогла.

Марта оглянулась и без особого удивления посмотрела на увязавшегося за ними бородача из автобуса. Пот градом катился по его заросшему лицу, висел тяжелыми мутными каплями на кустистых бровях и даже ресницах. Неряшливая, влажная борода кучерявилась. Массивный живот нависал над ремнем легких хлопковых брюк, а в прорехи между пуговицами рубахи, топорщились клочки бурых завитушек.

- Вам и самому панамка бы не помешала, - сдержанно ответила она, - Зря не остались в