Я чувствую ее нерешительность даже со спины, где я сижу, но затем ее шаги приближаются, и я вижу, как она обходит кресло с подголовником, выражение ее лица настороженное. На ней нет ничего, кроме лифчика и пары трусиков лавандового цвета, которые облегают ее бедра, и я внезапно хочу ее с такой силой, что у меня пересыхает во рту и пелена перед глазами.

Она моя жена. Мне не нужен предлог, чтобы хотеть ее, и все же я чувствую, что пытаюсь оправдать это. Мне нужно ненадолго забыться. Мне нужно утешение. Мне нужна она…эта последняя мысль почти пугает своей интенсивностью, потому что с тех пор, как Катя умерла, я был полон решимости не нуждаться в другой женщине, по крайней мере, определенным образом, не выходящим за рамки обычных потребностей моего тела. Но что-то в особом сочетании силы и хрупкости Катерины вызывает у меня желание защищать и обладать ею всей одновременно, оберегать ее и одновременно подчинять.

Катерина переминается с ноги на ногу, глядя на меня сверху вниз, а затем внезапно, с резким вздохом, как будто она приняла решение о чем-то, опускается передо мной на колени.

— Это то, что тебе нужно? — Мягко спрашивает она, скользя руками вверх по моим бедрам. — Отвлекающий маневр?

Я киваю, потеряв дар речи от того, как быстро она поняла, о чем я думаю, в чем я нуждаюсь. Она хорошая жена, думаю я, когда ее руки скользят вверх по моим бедрам, а ее тело перемещается у меня между ног. Она могла бы стать лучше, если бы я был тем мужчиной, который ей нужен. Если бы я мог изменить то, что причиняет ей боль.

Другой женщине нужно было от меня то же самое. Ей нужны были перемены, чтобы я стал лучшим мужчиной, другим, а я не смог сделать этого для нее. Я не знаю, смогу ли я сделать это для Катерины. Я не знаю, смогу ли я быть больше, чем я был создан, больше, чем тем, кем меня обучали. Я не знаю, возможно ли это вообще. Но, глядя на женщину, стоящую на коленях между моими ногами, на ее красивое лицо, мягкое и открытое, когда ее темные волосы рассыпаются по плечам, и она тянется к пряжке моего ремня, я задаюсь вопросом, есть ли какой-то другой выбор, кроме того, который, как я думал, я сделал безвозвратно.

Мог ли я стать лучше для нее? Я не смог этого сделать ради первой жены. Мысль о том, что я мог бы что-то изменить для Катерины, когда я не смог этого сделать для своей первой жены, которая умерла в результате моего пренебрежения, заставляет меня чувствовать волну вины, настолько глубокую и ошеломляющую, что я почти отталкиваю Катерину, мое желание ненадолго угасает, но ее руки на моей застежке, расстегивают молнию, и когда ее пальцы проскальзывают внутрь, чтобы коснуться моей обнаженной плоти, это с ревом возвращается.

Я никто иной, как мужчина, который может отложить в сторону свои моральные затруднения, мрачно думаю я, когда она обхватывает меня рукой, вытаскивает мой член и проводит рукой по всей его длине. Она выглядит такой красивой, ее спелые, сочные губы приоткрываются, когда она наклоняется вперед, чтобы провести языком по мне, скользя по всей длине к кончику, и в одно мгновение я полностью возбужден, мой член пульсирует в ее руках, когда она скользит губами по его головке.

— О Боже, Катерина… блядь, — ругаюсь я себе под нос, когда она берет в рот еще немного, ее мягкие волосы рассыпаются по моим бедрам, когда ее теплый, влажный рот посасывает всю мою длину, скользя вниз дюйм за дюймом, пока ее язык сплетается вокруг него, а голова покачивается. Ее язык касается кончика, а затем она скользит дальше, вбирая меня в свое горло, проходя весь путь вниз, мышцы ее горла приятно сжимаются вокруг моего члена, и я хватаюсь за подлокотники кресла.

— Черт, это так приятно, — бормочу я, когда она скользит вверх и снова опускается, но я хочу большего. Я не хочу бесчувственного минета, однако, возбуждающе видеть, как моя прекрасная жена по собственной воле становится передо мной на колени перед камином, а я откидываюсь назад и наблюдаю, как мой член скользит между ее губ. Я хочу большего, мягкости ее тела, ее тепла, комфорта ее объятий. Эта женщина, несмотря на все наши конфликты и трудности, связана со мной и моей жизнью, я нуждаюсь в ней и во всем, что она может мне дать.

Я тянусь к ней, снимаю ее со своего члена, и встаю, видя удивление на лице Катерины, когда поворачиваю ее к кровати.

— Иди ложись, — говорю я ей, но опять же, в моем голосе нет ни жестокости, ни намека на приказ. Возможно, именно поэтому она идет без колебаний, вид ее задницы в туго натянутом на нее лавандовом материале возбуждает меня еще больше. Я вижу намеки на рубцы, оставшиеся от ее последней порки, и мой член пульсирует при виде этого, вспоминая удовольствие наказывать ее, слышать, как она умоляет меня, несмотря на полученную порку.

Но это не то, чего я хочу от нее сегодня вечером. Я следую за ней к кровати, раздеваясь по пути. Я тяжело сглатываю от желания, когда вижу, как Катерина спускает трусики с бедер, одна рука поднимается, чтобы расстегнуть лифчик, и она отбрасывает его в сторону. Она поворачивается ко мне лицом, стройная и обнаженная, и я вижу проблеск беспокойства в ее глазах. Ее раны начинают заживать, показывая, где они оставят шрамы, и я знаю, она боится, что я не захочу ее, что я больше не буду желать ее, когда ее бледная плоть покроется шрамами.

Я знаю, что мне будет все равно. Во всяком случае, шрамы на ее теле напоминают мне о ее силе, о том, что она пережила то, под тяжестью чего, как я знал, взрослые мужчины становились калеками, что она сопротивлялась и отказывалась умирать. От этого она кажется мне еще красивее, даже если я все еще злюсь на нее за попытку бегства. По крайней мере, теперь я понимаю, почему она это сделала, даже если я не могу понять, как она могла вообразить, что я сделаю что-то настолько ужасное. Я мог бы понять страх, который заставил бы ее попытаться сбежать. Все, на что я могу надеяться, это на то, что у нас есть способ преодолеть это, что недопонимание между нами, секреты и ложь, а также способы, которыми мы оба многое скрывали друг от друга,