Женщины на любой вкус — европейской внешности, темнокожие, азиатка, арабка, индианка — были изображены в изящных позах на фоне украшенных бриллиантами шелковых тканей, которые выгодно подчеркивали оттенки их сияющей кожи. Дамы были обнажены и беззастенчиво открыты восхищенным взорам мужчин–вуайеристов. Одни соблазнительницы растянулись на темно–красной бархатной кушетке, другие стояли на коленях.

Губы двух женщин, крепко связанных кроваво–красным покрывалом в области грудей, слились в страстном поцелуе. Парочка других обольстительниц исследовала тела друг друга, а еще одна героиня картины наблюдала за этим зрелищем, бесстыдно лаская себя, с лицом наполненным удовольствием.

В целом эти семь женщин были потрясающе красивы, великолепно сложены и, самое главное, позировали автору в высшей степени расслабленно, непринужденно. И такая оценка была не проявлением высокомерия, а абсолютной правдой — точно так же, как и признаком искусного художника.

Легкое самодовольство сияло на лицах женщин, угадывалось в блеске их глаз, манере кривить надутые губки в таинственной, провокационной улыбке.

— Тысяча фунтов, — прокричал кто–то.

— Две тысячи, — моментально возразил слывший осторожным инвестором Бэнкс.

Участники аукциона продолжали выкрикивать суммы, размеры которых росли приятными темпами. С таким количеством наличных Мэтью мог купить здание, о котором мечтал, — старый маленький магазин в Блумсбери с восхитительным эркером. Ради такой покупки стоило потрудиться, но Уоллингфорд был бесстыдным негодяем, не привыкшим работать до седьмого пота. И все же он хотел эту галерею. Это была единственная вещь, которую он захотел за последние шестнадцать лет.

— Шесть тысяч фунтов, — вскричал аукционист. — Раз… два… Продано мистеру Бэнксу!

С довольной улыбкой Мэтью взглянул на Фредерика Бэнкса, пробиравшегося к нему через толпу.

— Черт возьми, какая прелестная картина! — взволнованно произнес счастливый обладатель творения, пожимая руку Мэтью своей запотевшей ладонью. — Я переведу деньги на ваш счет утром.

Кивнув, Мэтью еще раз бросил взгляд на свою картину:

— Я прикажу одному из своих лакеев доставить вам портрет. Возможно, банк будет самым подходящим местом?

Глаза Бэнкса расширились.

— Да–да, — рассмеялся он. — При виде этого произведения у моей жены наверняка случился бы нервный припадок, хотя картина может научить ее парочке шалостей, не так ли?

Судя по тому, что слышал граф об этом семействе, миссис Бэнкс была хорошо сведуща во множестве восхитительных маленьких проказ.

— Благодарю вас, мистер Бэнкс, — пробормотал Мэтью, желая вырваться из растущей на глазах толпы, которая, казалось, вот–вот поглотит его. — Думаю, мне пора идти Уоллингфорд не хотел задохнуться в этом столпотворении, да и интереса в поддержании праздной беседы он не чувствовал.

— Похоже, вам стоит выпить. Отпраздновать свой успех.

Мэтью знал голос, который произнес эту фразу. Член в брюках стал твердым, стоило ему взять стакан, наполненный загадочной зеленой жидкостью, и заглянуть в прекрасное лицо, воззрившееся на него с непреодолимым желанием.

— Ах, абсент — «зеленая фея»! Откуда вы узнали?

— Женщина никогда не выдаст свои секреты, — ответила собеседница, улыбнувшись графу с показной, кокетливой скромностью. — Абсент чудесным образом влияет на разум, не так ли?

— М–м–м, — пробормотал Мэтью, выпив стакан до дна. Никакой другой напиток не мог заставить его забыть, кто он и где находится, — только абсент.

— Какая соблазнительная, даже порочная картина! — произнесла красотка, и ее глаза оценивающе пробежали по портрету. — Готова поспорить, этим женщинам действительно нравилось позировать вам.

— Возможно, — тихо ответил Мэтью, внимательно изучая жеманницу. Прежде он уже несколько раз видел эту соблазнительную даму, но никогда к ней не приближался. Сегодня вечером на ней было надето красное платье с глубоким вырезом корсажа. И ему нравилось видеть то, что бесстыдно вываливалось из этого дешевого наряда.

— Я хотела бы позировать вам, — прошептала она. — Вы готовы к этому сегодня вечером?

О боже, Мэтью уже был готов ко всему — твердый, напряженный… Эффект от абсента и эйфория от получения шести тысяч за картину только усилили его возбуждение.

— А вы, моя дорогая, готовы?

Ресницы красотки затрепетали, пряча глаза, почти такие же циничные, как его.

— Это, милорд, зависит от того, чего вы хотите.

— Вас. Связанной.

Взяв у Мэтью опустевший стакан, она поставила его на подлокотник кресла:

— Это придется оплатить дополнительно, разумеется. Граф улыбнулся: на что только не пойдешь, изнывая от скуки!

— Это всегда обходится недешево.

— У меня комната наверху. С восхитительно огромной постелью.

— А что, если у стены? — спросил Мэтью, обходя новую знакомую сзади и оценивая ее бедра, которые эротически покачивались под безвкусным красным атласом. — Обычно я предпочитаю именно так.

Женщина, направившаяся было к лестнице, оглянулась:

— Это будет стоить еще десять фунтов.

Мэтью кивком дал понять, что согласен. Что значили каких–то десять фунтов по сравнению с его неприязнью к сексу в постели? Это была инвестиция в собственное удовольствие — об этом ему еще успели сказать жалкие остатки здравого смысла.

— А вы — большой оригинал, — прокомментировала дама, и ее накрашенные глаза мягко взглянули на спутника в свете бра. — Сломленный, как мне кажется.

— Сломленный? — рассмеялся он в ответ. — Мадам, я окончательно и бесповоротно сломан и ремонту не подлежу. Даже не трудитесь собирать меня по кусочкам. Я почти уничтожен и гожусь только для мусорного бака.

Итак, куда, ради всего святого, вы меня ведете? — спросил Мэтью, чувствуя, как абсент добрался до мозга и начал путать мысли. Может быть, сегодня вечером постель пришлась бы ему как нельзя кстати. Он понял, что явно перебрал.

— Чуть дальше, еще совсем немного, — прошептала дама.

— Но ведь это уже выход! — из последних сил рявкнул Уоллингфорд, пытаясь хоть что–то разглядеть затуманенным взором. — Разве вы не сказали, что у вас комната наверху?

— Хорошо, я солгала, — резко бросила она голосом, вдруг превратившимся из сладкого лепета сирены в отрывистую, холодную речь старой девы. — Признаюсь, я тоже сломлена. Так что гоните–ка свои денежки и драгоценности, да поживее!

Эта нелепая попытка ограбления насмешила Мэтью, но в следующее мгновение чья–то темная тень набросилась на него, вытолкнув из клуба в узкий переулок.

— Мы не шутим, папочка, — произнес кто–то, на диалекте кокни. Вокруг горла графа обвилась толстая рука, его лицо обдало зловоние затхлого дыхания и гнилых зубов. — Отдай то, что нам нужно, и мы сохраним тебе жизнь.