– Давайте знакомиться, – предложил мужчина, протянув раскрытую для рукопожатия ладонь.

«Ну надо же! – подивилась Катя, рассматривая большую мужскую ладонь. – Весь такой стильный, в костюме и туфлях того еще уровня, с апломбом, соответствующим костюму, явно нехилый начальник, а руки как у грузчика, все в застарелых мозолях!»

На его руки она обратила особое внимание, когда он копал. Большие, широкие ладони с длинными пальцами – слава тебе господи, есть еще герои! – без маникюра модного. Понравились ей эти руки!

– Я не знакомлюсь на улице, – тоном скромненькой смолянки призналась Катя.

– Придется! – улыбнулся мужчина. – Это обязательное условие я выставляю всем женщинам, которым помогаю рыть ямки!

Вот лучше бы он не улыбался!

Улыбка смягчала его начальственную суровость, молодила, делая привлекательным. Загорелись смешинками светло-карие глаза, на правой щеке появилась ямочка, превращая в нормального симпатичного мужика холодно-отстраненного хозяина жизни.

Катерина сдалась.

Положила свою ладошку в его протянутую руку.

– Кирилл, – представился он, продолжая дружески улыбаться.

– Катерина, – отозвалась она. – Кирилл?.. – Наклоном головы и чуть приподнятой бровью призвала огласить отчество.

– Степанович, – добавил он, и новая улыбка коснулась его губ, улыбка понимания. Наверняка у него в арсенале улыбок этих на все случаи жизни, вариантов не счесть!

– Предлагаю помянуть усопшего, – выдвинул идею Кирилл.

– Трагически погибшего, – уточнила обстоятельства кончины пернатого Катерина.

– Тем более. Чаем? Кофе? Вином? Водочкой? Или по классике: только чистый спирт? – немудрено шутил Кирилл Степанович.

– Это мое второе железное правило, после «не знакомиться на улице», – смоляночкой заявила Катя. – Не принимать предложений испить совместно напитки для закрепления знакомства.

– Поскольку вы уже нарушили первое и мы познакомились, да к тому же я принимал активное и непосредственное участие в траурном погребении, думаю, и это правило вы можете с чистой совестью обойти.

Кирилл попал в этот парк, да еще в середине рабочего дня, настолько случайно, что по всяким определениям было так же невозможно, как, скажем, схождение Солнца со своей орбиты: то есть теоретически чем черт не шутит, но практически без каких-либо вариантов. Он ехал с объекта, умаялся в кромешных пробках, а ему требовалось подумать, и лучше всего в тишине и спокойствии, и уж всяко не отвлекаясь на процесс вождения машины, который в пробках больше напоминал игру из серии «не успел – пропусти другого», и так по полметра в минуту в лучшем случае.

Бойцов хоть и обладал устойчивой психикой, но у любого терпения есть свойство заканчиваться, и, поддавшись секундному импульсу, он, перестроившись через ряд, под припадочные сигналы участников дорожно-транспортного ползания свернул на парковочную площадку возле парка, мимо которого проезжал в тот момент.

День на дворе происходил будний, он же рабочий, места на стоянке имелось в избытке – выбирай не хочу! Остановив машину у самых парковых ворот, Кирилл посидел немного, поражаясь самому себе, выбрался из машины и неспешно пошел в парк.

Идея оказалась весьма успешной: где ж еще хорошо думается, как не на природе, под неторопливый прогулочный шаг! Кирилл сразу свернул с центральной дорожки на тропинку, петляющую между деревьями, и шел без всякого направления, думал, размышлял, вдыхая с удовольствием весенний, насыщенный обновлением воздух.

И вдруг он заметил эту девушку, она стояла на коленках и безуспешно пыталась копать камень.

Почему он остановился и подошел к ней?

Почему решил помочь?

Да бог его знает!

Может, ее темно-рыжие, с медным отливом волосы, собранные в хвост, непокорные прядки, вырвавшиеся из плена, подхваченные ветром, который, шутя, все кидал их ей в лицо, а она отбрасывала их изящным движением головы, может, тонкая коленопреклоненная фигурка, может…

И когда она посмотрела на него, Бойцов вспомнил про все самое мужское!

У нее были необыкновенные глаза – большие, миндалевидные, с приподнятыми к вискам уголками, ярко-зеленого, изумрудного цвета, и еле различимые веснушки, упрямый подбородок, непростой взгляд и сжатые недовольно губы.

Мечта Ренессанса и гибель мужиков!

Между прочим, весна, и всем таким правильным пахнет в природе, и неожиданно припекающее солнышко, а у него редкий, скучный, диетически предсказуемый секс с безопасной Ириной.

Ах ты ж господи!

Ему все больше и больше нравилась девушка, весна, парк, их беседа, ее чувство юмора, мимика и жесты, нарочито театральные, которыми она подкрепляла рассказ, и сам себе он нравился и чувствовал себя молодым, лихим, как Ворошилов на коне!

И все вместе, и удивление своим эмоциям, мыслям – нравилось!

А ведь хорошо-то! А!

– Ну ладно, – согласилась девушка, – поминки дело святое. Тогда минеральную воду в ближайшем кафе. Согласны?

– Вполне, – подтвердил готовность Кирилл Степанович.

Они устроились за пластмассовым столиком на летней террасе кафе, открытой по случаю вполне ощутимо припекающего солнышка экстремально теплых дней конца апреля.

Им принесли воду и кофе, который они рискнули заказать в виде эксперимента и обоюдно приятно удивились качеству приготовленного напитка.

– Ну что ж! – приподняв свой стакан с минеральной водой, призвал Кирилл. – С вас, Катерина, панегирик и повествование о трагической гибели попугайчика.

– Вы зря иронизируете, Кирилл Степанович, – театрально вздохнула Катерина. – У Петруши была непростая жизнь и ужасная гибель. А ведь он был совершенно необыкновенным попугайчиком. Умел говорить.

– Да ладно! – подивился Кирилл. – Насколько мне известно, волнистые попугайчики не подражают звукам.

– Еще как! Правда, если живут одни. А Петруша всю свою попугайскую жизнь провел один, без подружки или пернатого собрата по клетке. Да и в клетке он практически не жил.

– Что ж вы так? Нехорошо лишать тварей божьих радостей жизни! – попенял Бойцов.

– Он достался мне уже в преклонном попугайском возрасте, и радостей общения его лишала не я, а предыдущие хозяева.

– И что же он говорил? «Петруша – дурак!»?

– Да вы что! – театрально-преувеличенно возмутилась Катерина. – Петруша был приличным попугаем, много лет прожившим в мужской комнате студенческого общежития. Мне достался от студента, проходившего у меня практику. И изъяснялся Петрушенька добротным отборным матом. А я научила его говорить «доброе утро!».

– Пробовали себя в дрессуре? – не переставал улыбаться Кирилл.

– Не без этого, – покаянно призналась Катя, – правда, имелись некоторые недоработки, «доброе утро!» он орал исключительно по ночам, но мы бы непременно добились лучших результатов, если бы не его безвременная кончина.