— Дорогой мой! — радостно сказала она, выйдя мне навстречу. — Ты приехал погостить! Как это мило с твоей стороны! Такая забота о родне дорогого стоит! Как же ты выбрался и бросил все свои важные дела?

Я замер,осмысливая услышанное. От нехорошего предчувствия защекотало под ложечкой. Так бывало во время судебных разбирательств. Иной раз думаешь, что предусмотрел все варианты и готов ко всему, и тут оппонент вынимает козырь из рукава, полностью меняя мою позицию со стоячей на полу-согнутую…

— Дорогая тетушка, — опасливо начал я, — ты прислала домой телеграмму.

— Да-да, — кивнула леди Василина, продолжая радушно улыбаться.

Я протянул ей уже изрядно смявшийся лист, на котором был запечатлен крик о помощи.

— Моя телеграмма, — обрадовалась тетушка. — Даже помню, как ее отправляла. В тот день на улице похолодало, так что я даже подумала, что стоило накинуть шаль перед выходом. Но ничего, освежилась. Вернулась домой и попросила Молли — это моя горничная здесь — сделать малиновый чай.

— Чай? — переспросил я, прищурившись.

— Малиновый, — подтвердила ни капли не смутившись тетушка. — А кто это с тобой, дорогой мой?

Со мной? Я обернулся и вспомнил о лекаре.

У несчастного снова отклеился ус.

— Это мистер Чаоморро, — представил я своего спутника. — Он прибыл лечить тебя.

— Миледи, добрый день, — проскрипел лекарь. — Где я могу умыться после долгого пути?

— Ну, конечно, вы же устали! — опомнилась тетушка. — Сейчас Молли все организует. Пойдемте в дом. Дорогой племянник, из гостевых спален открывается совершенно чудесный вид на лес. Ты будешь в восторге.

— Не думаю, что мне нужна спальня, — догнав любимую родственницу у двери, сказал я. — Если у тебя все в порядке,мы с мистером Чаоморро вернемся в столицу.

— Через неделю — обязательно, — согласилась тетушка. — А до этого поезда нет. Ты только не волнуйся, дорогой. За то на следующей неделе будет сразу два!

— Этого не может быть, — пробормотал я. — Мы не могли застрять здесь на семь дней.

— Почти восемь, — подсказала леди Василианна. — Но, уверяю, вам понравится. И тебе. и тому странному человеку с отклеивающимися усиками. Зачем ему это, дорогой?

Тетушка стрельнула глазами в сторону Чаоморро, о чем-то беседующего со здоровяком Эннизом, привезшим нас на экипаже.

— Думаю, у него комплексы, — пожал я плечами. — Ростом мужчина не вышел, комплекцией тоже. Голос… сама слышала. И очки эти… Для солидности клеит усы. Зачем же еще? Хотя, по мне, они портят его еще больше.

— Соглашусь с тобой дорогой, — кивнула тетушка. — Но, должно быть, этот человек— замечательный специалист.

— Лучший, — кивнул я. И, опомнившись, уточнил: — К слову, о специалистах! Я встретил местную знающую. Ты в курсе, что здесь есть таковая?

— Конечно, — кивнула леди Василианна. — Анни — прекрасная девушка. Она иногда забегает ко мне узнать, как здоровье.

— И, наверняка, дает какие-то рекомендации? — подбодрил тетушку я. — Или лекарства собственного приготовления?

— К сожалению, лекарств не дает, — посетовала леди Василианна. — Анни еще в первое наше знакомство сказала мне, что во мне жизни больше, чем во многих молодых. А из всех рекомендаций дала лишь одну — больше гулять на свежем воздухе. И, ты знаешь, я последовала совету, так что теперь действительно чувствую себя еще лучше прежнего!

— Но зачем тогда была телеграмма такого содержания? — снова разозлился я, показав на злосчастный лист в руках тетушки.

— Я приглашала тебя приехать, — спокойно ответила она, — и очень надеялась, что ты успеешь на ближайший поезд. Следующий ведь только через неделю, дорогой. А я скучала.

— Можно было написать понятней, — сказал я устало.

— И доплатить по центу за каждое слово? — поразилась леди Василианна. — Здесь и так все очевидно. Основной замысел я вложила и переплачивать не собираюсь. А теперь, когда мы все выяснили, пойду велю Молли устроить вас с лекарем, как дорогих гостей. Бери чемодан и пойдем. Кстати, он ушел.

— Чемодан? — не понял я.

— Мой лекарь из столицы. Ушел куда-то с Эннизом, — пояснила тетушка задумчиво.

— Вернется, — отмахнулся я и прикрыл глаза ладонью.

Я попал в ловушку эксцентричной тетушки, просто пожелавшей видеть меня в гостях. И нагрубил девушке из-за собственных домыслов. Конечно, настоящей знающей эта Аннабель быть не могла, ведь такие маги считались огромной редкостью и жили в шикарных условиях. Кроме того, насколько я помнил, подобный дар развивался медленно, достигая пика лишь в очень зрелом возрасте. Годам к тридцати пяти минимум, а в идеале после сорока пяти. Девице Аннабель на вид было около двадцати с небольшим, а она уже излечила его простым наложением рук и заговором. Бред! Шарлатанство любого рода должно пресекаться на корню, и, разумеется, я был прав, когда дал ей понять, что не стану очередной жертвой.Пусть держится подальше от меня, тем более, что я застрял здесь на неделю! Бросил все дела, сорвал с места лучшего лекаря, примчался в забытый всеми городок и должен прозябать в нем следующие восемь дней.

Злость и бессилие накрыли с головой и требовали назвать имя виновного, чтобы собрать доказательную базу, довести дело до суда, выиграть процесс и как следует…

— Дорогой, я заварю тебе свой успокаивающий чай, — пообещала тетушка, явно понимая мое настроение и перебивая нехорошие мысли. — И велю накрыть стол в гостиной. Там шикарный камин. Помнишь, как ты любил проводить время рядом с живым огнем в вашем старом поместье? Треск поленьев, уютное тепло…

Я помнил. Как и вечную занятость родителей. За то тетушка Василианна всегда была рядом: гуляла со мной и моей младшей сестрой, читала нам книги у того самого камина, мазала мне разбитые коленки зеленкой и рассказывала о невероятных магах, что могли бы убрать болячку одним наложением руки. Потому что они знают древние секреты и заговоры, и их дар передавался из поколения в поколение, становясь все более ценным и редким…

— Согласен на чай и камин, — сдался я, посмотрев на тетушку.

И беспокойство исчезло из ее голубых глаз.

5

Аннабель

Дом скрипел, напоминая стонущего от хронических болячек старика.

Проснувшись сегодня утром, я лежала в постели и долго слушала его «жалобы», с отчаянием признавая то, о чем столько говорили мне другие. Родовое гнездо Тё́рнов умирает.

Я слышала дом, но не понимала, чем могу помочь.

Так вышло, что мама и отец погибли в аварии, и дар знающих проснулся в нас с сестрами. Сильнее всего он должен был проявиться в старшей — Ирэ́не, но она очень пострадала — сидела на заднем сидении магобиля, когда в родителей врезались. В итоге дар избрал следующей «главой» меня. Это было сложное время. Узнать в пятнадцать лет, что папы и мамы не стало — страшно. А уж понимание того, кто именно заменит их в Глубинках, совсем меня добило. Ведь старшие рода не могут покидать «гнездо» надолго, иначе оно умирало. Энергия дома подпитывала силу Тёрнов только если один из нас оставался с ним навсегда. Такова была цена силы.

И не только у знающих.

В наших местах было много родовитых семей с древней магией в крови. Видящие, артефакторы, звездочеты, кузнецы… Только гонения, устроенные на одаренных много лет назад, сильно проредили наши ряды. Молодежь стремилась в большие города, ближе к столице и хорошим заработкам. А многие старики, оставшиеся в Глубинках, доживали свой век, понимая — дар уйдет вместе с ними. Ведь дом умирает без хозяина.

В моем доме хозяйка была. Но…

Я не могла дать родовому гнезду надежды на хороший исход. Потому что больше не верила в любовь. И не верила мужчинам. Оуэн Сиал — мой жених — уехал из Глубинок год назад. Он — второй сын лучшего в городке одаренного артефактора — повез на продажу несколько важных заказов. И не вернулся.

Отписался через месяц.

Его письмо было очень коротким. «Прости меня, Аннабель. Я люблю тебя, но не хочу становиться частью твоего дома. Это слишком большая жертва. Если ты приедешь, то увидишь, какая здесь Жизнь! Дар — это еще не все, Аннабель. Я подарю тебе весь мир и обещаю сделать счастливой. Только выбери меня».

Он не хотел жертвовать своими интересами, но предлагал принести жертву мне. Отказаться от древнего дара, передающегося из поколения в поколение уже много веков. Лишить дара моих сестер. Ради любви.

Сначала я очень на него злилась. Потом… рассматривала вариант действительно сбежать и много плакала. А следом дом начал стареть.