Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот, когда у таких великовозрастных детишек (может быть, даже толстых и лысых) душевное состояние расшатывается до такой степени, что они готовы уйти от людей куда подальше, может быть, даже в лес… тогда-то к ним приходит добрая маленькая фея, размером с мизинчик, и уговаривает писать сказки.
— Я не умею! — отвечает ей тридцати-сорокалетний мальчик или девочка. — Сказки — это слишком сложно. Может, лучше я уйду в монастырь, ну, или построю себе избушку в непролазной чаще и перейду на подножный корм. Так будет проще.
— Нет, нет, нет! — отвечает фея. — Одно другому не мешает, но ты только попробуй, ты только начни писать. Ладно?
— Ладно, я попытаюсь, — говорит человек и пробует.
И, конечно же, у него не получается! Он ругает себя, фею, весь белый свет и снова обдумывает план побега от этих противных взрослых да и от малышей тоже, которые писклявыми голосами называют его почему-то дядей (или тётей). Но не всё, оказывается, так просто. Он уже понял, что писать — занятие, в общем-то, развесёлое: это ж так здорово водить гусиным пером по бумаге, капать чернилами на белые листы или стучать клавишами ноутбука и выражать в социальных сетях своё мнение обо всём происходящем вокруг. А дальше — больше, глядишь, и первый его роман уже издан, второй, третий.
— Нет, нет, нет, — снова приходит к нему фея. — Так не пойдёт, писателей много, а поэтов, так тех ещё больше, но детвора ждёт сказок!
— А какое мне дело до сопляков? — отвечает новоявленный писатель. — У меня гонорары. И вообще, не люблю эту плачущую и ревущую мелюзгу.
Писатель отодвигает занавеску на окне и брезгливо показывает волшебной даме шумную детскую площадку во дворе его дома.
— Но тебе придётся, — настаивает фея. — Потому что ты сам ребёнок, и кроме тебя просто некому донести наши сказки до редакции.
Человек удивлённо вскидывает брови, а фея легонько присаживается на краешек писательского стола и объясняет:
— Да, да, сказки — это слишком сложно. А хорошую сказку обычный человек и вовсе не сможет написать, поэтому-то все хорошие сказки написаны нами — сказочными существами. А вы лишь посредники между нами и издателями.
Писатель громко вздыхает и костерит издателей по каким-то своим причинам.
— Не бранись, а жди знака! — одёргивает его фея и исчезает.
Вот тут-то и начинается самое интересное. В следующий Новый год взрослому-ребёнку-писателю дед Мороз дарит не игрушечный паровозик и не очередную старинную коллекционную куклу на полку, а те самые носки, которые связали сказочники коты. Писатель надевает их на ноги, идёт, а носки начинают пищать слова. Изумлённый человек обходит в этих носках свою комнату по кругу: раз, два, три… десять кругов… И опля, в его голове уже родилась первая сказка! Он бежит к столу и записывает её. А потом надевает следующую пару носков и так далее, до тех пор пока носки не закончатся.
А сколько именно пар носков подарить писателю, решает сам дед Мороз. Иногда он дарит всего лишь одну пару в год, а иногда приносит сразу целый мешок. А может, и вовсе перестать их приносить, но не потому что ребёнок-писатель плохо себя вёл в этом году. Ну как может себя плохо вести человек, для которого встать со стула — уже большая проблема? А потому что состарился и не различает буковки на клавиатуре, или вместо букв у него получаются одни кляксы, да и ум стал младенческим. Но таким совсем ничего доверить нельзя, не только писать сказки.
Только т-с-с-с… Это наша с вами тайна. Никто не должен её знать!
Мир глазами голубей, кошек и людей
Раньше голуби жили на скалах. Но это было так давно… Кто их видел и когда: дикие голуби или голуби-предки? Этот мир остался лишь в легендах, которые передаются из уст в уста, то есть из клюва в клюв, и возвеличивают его чуть ли не до голубиного рая. А ещё есть лес — ну, это самый настоящий ад, там стая быстро рассредоточивается, теряется и пожирается хищниками. Лес — главный герой голубиных ужастиков и страшилок. Нет, мы туда ни ногой! Ну и город, деревня — наш дом и кормушка. Засады и тут, конечно, есть, этот мир коварен и опасен, но, зараза, жирен!
Всё живое для голубей делится на три вида: насекомые — наша еда; птицы — мы и прочие махающие крылами; гады ползучие — вся остальная живность, включая и наших непосредственных кормильцев, людей.
А человеческие гнёзда — это террариумы со смотровыми площадками: карнизами-подоконниками. Прилетишь, сядешь и смотришь через стекло на их морды. Кому как, а мне весело! Вон котяра вытаращил свои зенки и смотрит, смотрит, смотрит. И думает, поди, что глазеет в свой аквариум на птичек. Ага! Фиг тебе, ты сам в аквариуме, жирный-прежирный котяра. Сейчас я его поставлю на место:
— А ну давай, делись!
— Чем? — спросил кот, беспомощно перебирая лапами за стеклом.
— Жрачкой!
— Так ты сам, вроде, жрачка, жирный голубь.
— Тебе так только кажется, ты живешь в иллюзии, в постоянном самообмане. Вот, кто те ползучие гады, которые иногда мелькают за твоим стеклом?
— Мои друзья, мои любимые квартиранты. Нет, конечно, не все они любимые. Дед пинаться любит. Но квартирантов же не выбирают!
— А вот и неправда, никакие они не квартиранты, а наши кормильцы. Ну, тебе ещё и хозяева. Твои хозяева. А я свободен. Знаешь, что такое свобода? Ты когда-нибудь видел свободных котов?
— Нет.
К окну подбежала девочка, посмотрела на голубя, захлопала в ладоши и скрылась. Вскоре она появилась вновь, открыла форточку, насыпала на подоконник зерна и стала