Выскочил в коридор. Здесь запах гари чувствовался сильнее. Я заглянул в умывальник, затем в прихожую и кинулся к Ирэн. Распахнув дверь, я едва не закашлялся от густого удушливого смога. Что горит? Я был готов увидеть пламя, жадно пожирающее шторы, мебель и папки с документами, но действительность оказалась совсем не страшной. На подносе для чайного сервиза, стоящем посреди стола, дымилась безобидная горстка пепла, а Ирэн пыталась раскрыть оконные створки, но упрямый шпингалет никак не поддавался, и девушка с отчаянием дергала за ручку.

– Ты что, замерзла? – спросил я, схватил чайник и полил догорающую золу. На поверхности грязной лужицы всплыло несколько обгоревших обрывков разноцветной бумаги.

Ирэн наконец справилась с упрямым шпингалетом и распахнула настежь окно. Дым ринулся на волю, словно армия изголодавшейся саранчи на пшеничное поле.

– Я хотела… – пробормотала она. – У меня в столе было много лишнего…

Она взяла со стола поднос и, расплескивая черную воду, поднесла его к мусорной корзине.

– Ты испачкала юбку, – сказал я. – Нет… Ниже! Еще ниже!

Не стоило обманывать себя. Ирэн что-то скрывала от меня. И ее поведение было отголоском того, что случилось на Эльбрусе.

– А, ерунда, – прошептала Ирэн и неловко выплеснула воду с остатками бумаги в корзину. Несколько капель попали на ее белоснежный костюм и расцвели на нем черными кляксами.

Я отобрал у нее поднос и подвел к окну.

– Ирина, что происходит? – спросил я, пытаясь заглянуть ей в глаза. – Что ты сожгла? Письмо, которое я тебе дал?.. Почему ты не хочешь смотреть мне в глаза?

Она стояла передо мной зажмурившись, почти не дыша, неподвижно, словно манекен в магазине одежды. Совсем рядом шелестел по листьям дождь. Стучали каблуками прохожие. Суетились и чирикали воробьи. Пожилой мужчина с объемным продуктовым пакетом остановился напротив нашего окна, с неприкрытым любопытством глядя на нас. Ему было интересно – будем мы обниматься или нет. Я закрыл окно. Кабинет проветрился, и в нем стало холодно и неуютно.

Ирэн продолжала стоять посреди кабинета ни жива, ни мертва. Из-под ее век просачивались слезы. Я почувствовал, что теряю терпение. Злость на собственную беспомощность охватила меня. Можно было подумать, что Ирэн заперлась в комнате и оттуда громко взывает о помощи; я стучу в дверь, ломлюсь к ней, но она не открывает и продолжает голосить.

Волна удушливой жалости всколыхнулась в моей душе. Я не сдержался, привлек Ирэн к себе и порывисто обнял ее. На какое-то мгновение мне показалось, что стена отчуждения, стоящая между нами, вот-вот рухнет и, подобно плотине, высвободит лавину эмоций и слез, которые неудержимо хлынут на нас. И Ирэн уже начала слабеть в моих руках, и уже коснулась лицом моей груди, и уже сделала глубокий вздох, чтобы на одном дыхании рассказать мне все… Но нет! Она вдруг с мягким упорством высвободилась из моих объятий и сделала шаг назад.

– Ох, Кирилл, – произнесла она, по-прежнему не глядя на меня, качнула головой, коснулась ладонью лба и с усилием улыбнулась. – Дурная привычка – сжигать письма. Это у меня от родителей. Они всегда панически боялись слежки. Даже поздравительные открытки сжигали. И я тоже, чисто машинально. Ты мне не веришь, да?..

Она лгала. Плохо, неубедительно, но эта ложь стоила ей неимоверных усилий. Я понял, что теперь до правды – целый космос, Вселенная, и бесполезно пытаться вызвать ее на откровенный разговор. Был шанс сделать это, но она не решилась. Теперь мне наплевать на ее проблемы! Пусть хоть весь офис спалит – не надо будет ломать голову, где взять деньги на его аренду.

– Действительно, дурная привычка, – сказал я холодным тоном и быстро вышел из кабинета.

Теперь я уже не пытался найти разгадку необычайного поведения Ирэн. Мне надоело это бессмысленное занятие, и я пошел по пути, который не требовал от меня умственного напряжения и терпения: причиной всех ее странностей я сделал самого себя. Ирэн на меня обижается. Она мне не доверяет. Я ее раздражаю. Я не устраиваю ее как начальник и… И вообще как мужик! И все потому, что не веду ее под венец.

Если ей что-то не нравится – пусть уходит! Скатертью дорога! Но ее капризы и слезы больше терпеть не намерен. У меня уже голова распухла от версий и догадок. На-до-е-ло! К чертовой матери агентство! Долой все счета вместе с кабальными условиями экспроприаторов! Да здравствует свобода!

Я сгреб со стола все счета и письма в выдвижной ящик и запер его на ключ. Ключ закинул в сейф, который, в свою очередь, тоже запер. Потом прошелся по кабинету, думая, куда бы засунуть ключ от сейфа. Меня распирало от желания с кем-то подраться. Я скрипел зубами от нестерпимой жажды совершить нелепый и абсолютно бессмысленный поступок, чтобы потом горько сожалеть о нем. На моем пути попался стол, на который я немедленно запрыгнул и тут же стукнулся темечком о люстру. В этот момент в дверях появилась Ирэн. Движения ее были плавные, как у сытой и сонной кошки. Она оперлась одной рукой о косяк, другую опустила на бедро, выгнулась, словно на подиуме, и беспечно улыбнулась мне.

– А что ты там делаешь? – спросила она. – У тебя такой озабоченный вид.

Я хлопал глазами, удивляясь столь разительным переменам в облике и поведении моей милой сотрудницы. Если бы не темные пятнышки на ее костюме, можно было бы подумать, что недавняя сцена в задымленном кабинете мне лишь пригрезилась.

– Хочу воду в плафон залить, – ответил я.

– Воду? Зачем?

– Чтобы согреть чай, неужели не понятно! – буркнул я и спрыгнул со стола.

Как она владела собой! Я не мог не восхититься Ирэн. Почему-то именно сейчас она показалась мне неотразимо красивой. Может быть, из-за ее прекрасных глаз, бездонно заполненных тайной и упоительным блеском?

Она поправила прядь волос, выбившуюся из-под заколки, и подошла ко мне. Легкая, тоненькая, почти невесомая. Но сколько в ней чувств, эмоций и затаенных мыслей! Целая планета! Некоторое время я не мог шелохнуться и все стоял в шаге от нее и рассматривал ее лицо. Теперь она не опускала глаза и подбородок держала высоко и гордо. Высокий открытый лоб отливал бронзой. Маленький кукольный носик был слегка вздернут кверху, будто тем самым тоже заявлял о своем норове. В позе Ирэн мне виделась вызывающая храбрость и открытость опытной стриптизерши. На, мол, смотри на меня, разглядывай мои глаза – мне нечего стыдиться, я ни в чем перед тобой не виновата, и совесть моя чиста.

– У нашего офиса новый хозяин, – брякнул я. – Он в три раза увеличил стоимость аренды…

У меня в горле вдруг засаднило, и я закашлялся, отошел от Ирэн и грохнулся в свое кресло. Красивая баба на работе – это уже плохая работа. И что она светит на меня своими очаровательными глазками? Я говорю о беде, свалившейся нам на голову, а она своим внешним видом заставляет меня задуматься о неизбежности весны и любви.

– В три раза? – спокойно, даже равнодушно переспросила Ирэн, словно речь шла о подорожании лангустов в ресторанах Таиланда.