В собрании медалей и монет Музея истории искусств в Вене хранится медальон весом более 7 килограмм. Его диаметр около 40 сантиметров, а по содержанию золота он соответствует 2055 старым австрийским дукатам. На художественном рельефе лицевой стороны видны портреты многочисленных предков императорского дома. Этот ряд начинается с короля франков Фарамунда (V век) и заканчивается Леопольдом I, который изображен вместе с супругой в центре медальона. На оборотной стороне надпись по-латыни сообщает, что в год 1677, в праздник святого Леопольда, Венцелем Зейлером был проведен «этот истинный опыт действительного и полного превращения металлов». Пытались осторожно подержать на пламени медальон Зейлера, чтобы удалить ртуть, если она присутствовала, однако ничего не изменилось: верхняя часть монеты осталась серебряной, золото осталось золотом. Дальнейшие испытания затруднялись тем, что медальон нельзя было разрушать ввиду его исторической ценности.

Не будем здесь перечислять множество других историй, имеющих сомнительное происхождение – приведем лишь еще одно из свидетельств, претендующих на полную историческую достоверность. Казанова в своих мемуарах так описывает свой визит вежливости к графу Сен-Жермену в Турени в марте 1764 года:

«Как всегда, он не желал отпускать меня, не произведя чем-нибудь сильного впечатления. Поэтому он спросил, есть ли у меня мелкая монета. Я достал несколько монет и положил их на стол. Не говоря ни слова о том, что собирается предпринять, он поднялся, взял из камина пылающий уголь и положил его на металлическую подставку. Затем он попросил меня подать ему монету достоинством шестьдесят сантимов, которая лежала на столе. Он положил на монету небольшое количество черного порошка, а потом поместил ее на уголек и подул на уголек через стеклянную трубку. Через две минуты я увидел, что монета раскалилась докрасна.

– Теперь дождитесь, пока она остынет, – сказал алхимик.

Монета остыла очень быстро.

– Возьмите ее, она ваша.

Я поднял монету, которая стала золотой. Ничуть не сомневаясь в том, что ему каким-то образом удалось незаметно для меня заменить мою монету другой, заготовленной заранее, я не пожелал вступать с ним в спор. И все же, чтобы не дать ему повод считать, что ему удалось меня провести, я сказал:

– Очень ловко, граф. Но я вам советую в другой раз предупреждать людей о том, что вы намереваетесь предпринять. Ведь близорукие удивятся еще больше, если вы позволите им рассмотреть серебряную монету до начала опыта и попросите внимательно следить за всеми своими действиями».

Впрочем, несмотря на то что сам Казанова – вполне реальная историческая личность, ни это, да и никакое другое подобное свидетельство не может являться доказательством в споре о возможности или невозможности трансмутации металлов. И дело здесь не в правдивости или лживости автора, и уж совершенно не в его скепсисе, – а в том, что такая история могла бы иметь вес лишь в том случае, если бы ее рассказчик сказал в заключение разговора: «А вот и монета, которую мне подарил Сен-Жермен». Более того, даже и этот, казалось бы, совершенно триумфальный финал не снял бы сомнения – если бы эта монета не оказалась из стопроцентно чистого золота, какой только она и могла бы выйти из рук действительного алхимика. Ведь любое искусственное изделие отличается от произведенного природой, как мы уже выяснили, прежде всего, именно несвойственной спонтанному творчеству чистотой. Тем не менее на данный момент наука не располагает никакими сведениями о существовании каких-либо изделий из стопроцентно чистого золота.

Но сейчас важно не это – важно выяснить, что же именно являлось целью самой алхимии. Ведь ее действительной целью являлось вовсе не получение золота самого по себе, поскольку всеми истинными адептами («адепт» в переводе с латыни означает «посвященный») получение золота отнюдь не признавалось главным в их делании. Недаром одним из наиболее широко известных лозунгов алхимиков было следующее заявление: Aurum nostrum поп est aurum vulgi.[7] Но что же в таком случае понимали они под своим золотом?

По всеобщему признанию, основателем алхимической науки был античный бог Гермес, который, в свою очередь, воспринял ее от египетского бога Тота. Отсюда и другое название алхимии – герметическая философия.[8] «Бог Гермес, повелитель слов… стоит во главе истинного знания о богах», – писал о нем неоплатоник Ямвлих (ок. 245 – ок. 330). В римской мифологии Гермесу соответствует Меркурий, и этим именем во всех алхимических трактатах названа ртуть.

Вообще, герметизмом традиционно считается религиозно-философское течение эпохи эллинизма, сочетавшее элементы различных философских течений, существовавших на тот момент (платонизма, стоицизма и др.), с астрологией, магией и религиозной практикой. Дошедший до нашего времени свод герметической науки состоит из произведений так называемого высокого и низкого герметизма. К высокому герметизму относятся, прежде всего, наиболее ранние трактаты с глубоким философским содержанием: во-первых, «Герметический корпус» – 14 трактатов, сохранившихся в рукописях византийского философа и историка XI века Михаила Псела, во-вторых, приписываемый Апулею диалог «Асклепий». А в-третьих, большое количество фрагментов, опубликованных в V веке н. э. Стобеем в его знаменитой «Антологии». К низкому герметизму обычно относят многочисленные сочинения по астрологии, магии, алхимии и медицине, написанные в основном в Средние века.

Особое место в корпусе герметической философии занимает «Изумрудная скрижаль» Гермеса Трисмегиста, содержащая в символической форме квинтэссенцию (суть сути) не только всей герметической философии, но и всей мудрости мира. Здесь следует отметить, что имя Гермес также является явным псевдонимом. Во-первых, Гермес – это, согласно греческой мифологии, бог торговли, плутовства и обмана, вестник богов, а также отец герменевтики – науки понимания. Во-вторых, даже если отвлечься от чисто мифологической трактовки, имя Гермес, по примеру платоновского Кратила, можно с определенной натяжкой перевести как «опора». О такой возможности интерпретации этого имени свидетельствует и то, что Гермеса часто называли в Средние века то Гермогеном («опорой» рожденным), как у Фомы Аквинского, то просто Гермием. Стоит напомнить и о прямом сходстве этого имени со Святым Германом – Сен-Жерменом. Интересен также и повсюду сопутствующий ему эпитет Трисмегист (в русском переводе – Триждывеличайший), означающий «в трех делах преуспевший более чем кто-либо другой». Но в каких именно трех делах? Согласно «Изумрудной скрижали», а значит, и самому Гермесу, habens tres partes philosophiae totius mundi, что В. Л. Рабинович переводит как «три сферы философии подвластны мне», а Л. Ю. Лукомский – «владею я тремя частями философии всего космоса». Нами предлагается другой вариант – «владею тремя сторонами мировой философии». Но что это за три стороны, или части, или сферы и какой именно философии? Вот в чем предстоит разобраться.

В предыдущем рассуждении мы пришли к выводу, что и далее отрицать причастность серьезных ученых к алхимическим штудиям не имеет смысла. Не лучше ли вместо этого и в самом деле попытаться понять, что именно искали они в своих лабораториях? И что именно интересовало в алхимии столь замечательных людей? Прежде чем отвечать на этот вопрос, сразу же отметим – несомненно, их привлекало исследование тайных законов природы, мимо которого ни один истинный ученый пройти не может. Но подобными исследованиями можно заниматься и не обращаясь к алхимии, чему в истории науки существует бесконечное множество примеров. Какой же специфический момент, интересовавший этих достойных людей, заключался именно в этой, долгое время считавшейся оккультной, дисциплине?