И тогда она поняла, что происходит нечто действительно ужасное…

— Я могу вам чем-то помочь? — спросила Джоан, стараясь говорить как можно спокойнее.

Мужчина не ответил. Он быстро окинул взглядом приемную. Джоан заметила, что он смутился и сразу разозлился. На что было злиться, Джоан не поняла, но мужчина явно был очень зол, и это пугало. Он ничего не говорил, он даже не смотрел прямо на нее, он только вертел головой, словно обыскивал глазами пустой офис и безлюдные кубики разделенных перегородками кабинетов. Джоан ощутила прилив облегчения, предположив, что гнев незнакомца направлен не на нее, а на кого-то из тех сотрудников конторы, которые уже ушли домой. Может быть, все не так плохо, как ей показалось…

— Вы кого-то ищете?

Но, уже задавая этот вопрос, Джоан поняла, что ответа не получит. Потому что на самом деле все было именно так плохо, как она подумала. Она почувствовала это, как только незнакомец обернулся и посмотрел на нее. От него не просто несло на все помещение потом и грязью. Он излучал жестокость, и Джоан могла думать только об одном: «Увести отсюда Джека. Сделать все, чтобы с моим сыном ничего не случилось».

Она попробовала поймать взгляд Джека, надеясь показать ему глазами, что надо бежать отсюда, но подавать знаки было уже поздно, потому что мужчина схватил стул, тяжелый вертящийся стул на колесиках, занес его над головой, словно стул ничего не весил, и швырнул прямо в то окно, около которого стоял Джек. Джоан, не веря своим глазам, смотрела, как стул врезался в стекло, разбил его с грохотом и звоном, страшнее которых она ничего в жизни не слышала, и вылетел наружу. Следом хлынул водопад из тысячи крошечных сверкающих осколков, и стул, устремившись к лежащей внизу улице, исчез из виду.

Джоан бросилась было к Джеку, крича ему, чтобы он уходил, бежал, убирался отсюда, но она не могла сдвинуться с места: что-то ее удерживало. Она почувствовала, что отрывается от пола, и услышала вопль сына:

— Мама! Мамочка! Ма-а-а-мочка-а-а!

Не сразу, но все же она поняла, что происходит, что делает этот мужчина. Она не хотела кричать, но ничего не могла с собой поделать. Ей пришлось заорать, глядя на сына. Она понимала, что у нее истерика, но ей было все равно, а не все равно было только то, что она не хотела умирать, умирать вот так, и она закричала:

— Помоги мне! Помоги мне, Джек! Ради бога, помоги мне!

Джек смотрел, как мужчина поднял его мать и потащил к разбитому окну. Дыра, пробитая стулом, зияла, как рваная рана. Джек видел, как бьется и извивается мама, она даже пыталась кусаться, но мужчина, похоже, ничего не чувствовал. Мальчик слышал, как мама зовет его и умоляет помочь ей. Он стоял всего в паре футов от окна и чувствовал, как втягивается в комнату и вырывается наружу воздух, слышал гудение автомобильных клаксонов, крики людей, глядевших вверх. Было трудно дышать, сильно разболелся живот, ему хотелось одного — убежать отсюда, но он не мог и понимал это. Мама кричала, и он не мог бросить ее, он должен был что-то сделать, должен был сделать это прямо сейчас, потому что они были уже совсем близко, еще немного — и мужчина окажется рядом с окном. Джек мог протянуть руку и прикоснуться к нему.

— Помоги мне, Джек! Ты должен мне помочь!

Он не знал, что из этого выйдет, он раньше никогда так не делал, но ничего другого придумать не мог. Джек подпрыгнул, опустил плечи и помчался вперед, как это сделал Хорнунг в том баскетбольном матче по телику, когда хотел поставить блок Тейлору. Он стукнул мерзавца головой под коленки, как и хотел…

— Джек, помоги мне!

Мужчина уставился на него, явно удивленный. Похоже, он даже не почувствовал попытки Джека сбить его с ног. Джек попробовал проделать это еще раз, он с отчаянным рычанием врезался головой в костистые голени мужчины, но ничего не получилось. Он был слишком легкий, слишком маленький и…

Мужчина начал поднимать руки. Джек увидел, как все шире раскрываются глаза матери, он смог заглянуть внутрь, прямо в ее душу, он смог почувствовать ее всепоглощающий, абсолютный страх.

Джеку хотелось снова ударить злодея, наброситься на него, повалить на пол, но его словно парализовало. Он понял, что все бесполезно. Что он беспомощен.

Мама билась на руках у злого человека, она колотила его кулаками, ожесточенно царапала ногтями, но тот даже в лице не менялся. Он шагнул к самому окну, и Джеку захотелось зажмуриться, но и этого он сделать не смог, он мог лишь смотреть, как мужчина держит его маму прямо перед огромной дырой с зазубренными краями. Мама обернулась, остановив на Джеке умоляющий взгляд. Ее рот был открыт, из него комьями вываливалась слюна и падала на пол. Мама больше не кричала, она молча смотрела на Джека и умоляла спасти ее.

Ему хотелось ответить на ее взгляд. Сказать: «Я хочу! Я хочу спасти тебя! Но я не могу! Я пытался, Богом клянусь, пытался, но не получилось!» Но он даже рта не раскрыл. Он понимал, что слова бесполезны. Все было бесполезно…

Его мать не произнесла больше ни слова. Она только смотрела на Джека, и он видел в ее взгляде любовь и прощение, отчаяние и печаль — в то мгновение, когда злодей вышвырнул Джоан Келлер из разбитого окна на семнадцатом этаже.

Регги Айверс не понимал, где находится. Он не соображал, почему стоит у этого разбитого окна и почему рядом с ним застыл, втянув голову в плечи, маленький, трясущийся от страха мальчик. Он твердо знал, что ни за что не сделал бы ничего такого, чтобы испугать маленького мальчика, так что же, спрашивается, происходит?

Еще сильнее Регги удивился, когда шагнул к мальчику и ребенок попробовал убежать. Мальчонка был резвый, но Регги оказался резвее и поймал его, схватил за руку, так что тот не смог сдвинуться с места. Регги покачал головой, чтобы дать мальчику понять, что бояться нечего, но мальчик не переставал дрожать. Да еще и расплакался. И не просто расплакался. Его сотрясали долгие, судорожные рыдания. Такие звуки мог бы издавать зверек. Зверек в лесу, угодивший в западню, кричащий и умоляющий, чтобы его выпустили. Он кричал, потому что понимал, что погибает.

Регги очень хотелось, чтобы мальчик перестал плакать. Звук был ужасный. Он не утихал, он врезался в мозг Регги и в конце концов стал невыносим. Регги обязан был сделать так, чтобы плач стих. Этот плач его с ума сводил. Поэтому у него не осталось другого выбора, как только прервать этот плач.

Он гадал, что стало с женщиной. Он помнил, что видел ее, когда вышел из кабины лифта. Когда подошел ближе, он ее узнал — это точно. Регги понимал, что это невозможно, но он видел это собственными глазами, значит, так и было, потому что он же больше не был психом. Он был уверен в том, что она — женщина с улицы, та самая, которую он, как говорили, избил и изуродовал. Но это не могла быть она. У той были светлые волосы, а у этой — черные. И откуда у нее взялся потерянный глаз? У той, с улицы, теперь остался только один глаз, а у этой было два. Два больших круглых карих глаза, смотревших прямо на него.

И вот тут он понял: адвокаты, опять они наврали! Да не теряла она никакого глаза! Небось, у нее вообще ни царапинки не было! Все они напридумывали, как напридумывали про то, что он псих. Все сочинили для того, чтобы можно было его наказать и засунуть в тюремную психушку. Он так и знал! Все было выдумано от начала до конца!