Сионистские «теоретики» любят подчеркивать разнообразие взятых ими на вооружение философских концепций, способных поражать довольно большое количество идеологических целей. В самом деле, формально разнообразие есть. Спорят друг с другом традиционные библейские, либеральные, рационалистические, натурфилософские, эмпирические и мистические варианты сионистской «философии». Но их суть единообразна. Это, во-первых, откровенный шовинизм, обоснование «исключительности» евреев, противопоставление их как «актуальных», «вечных», «реальных» существ всем другим — «потенциальным» и «фиктивным» людям.

Во-вторых, это воинствующий фидеизм, неприкрытое служение иудаизму, преклонение перед Торой, вера в существование бога Израиля, который, конечно, трактуется как бог любви и гарант природы и этики. Наконец, это постоянное выпячивание иррационального «активизма», «динамичности», «темпорализма» еврейского мышления и отношения к миру.

Сразу же отметим, что «философия сионизма» — это собрание реформированных догм иудаизма. Сионизм стремится подчинить себе иудаизм, использовать его как подсобное средство в идеологической борьбе [26].

Однако в век научно-технической революции ссылками на «священное писание» трудно кого-нибудь убедить. Перед сионистскими лидерами встала задача обосновать свои домыслы и притязания с помощью философии, социологии, истории. И послушные им «теоретики» с готовностью приняли этот социальный заказ, предоставив хозяевам на выбор целый набор философско-социологических интерпретаций: от неокантианства и экзистенциализма до позитивизма и псевдомарксистских положений. Но как бы изощренны и экстравагантны ни были методы сионистской маскировки, классовый подход к оценке исторической действительности позволяет за различными «философскими» построениями увидеть интересы вполне определенных группировок, борющихся за власть и влияние как в самом сионистском движении, так и вне его на протяжении довольно длительного времени.

Уже в XVIII в. наметились два главных конкурирующих религиозных течения в идеологической и общественной жизни евреев. Условно их называют иногда «западным» и «восточным», хотя в основе и того и другого лежали религиозные догматы иудаизма. Дело в том, что социально-экономическое положение евреев в Западной Европе существенно отличалось от условий жизни восточноевропейских евреев. Капитализм в западных странах развился раньше, и еврей, по выражению К. Маркса, успел стать в условиях коммерческого процветания «сущностью», олицетворением современного общества[27]. Попав под влияние европейского просвещения и протестантизма, выполняя социальный заказ еврейской буржуазии, западные еврейские идеологи типа М. Мендельсона (1729–1786 гг.) пытались реформировать и рационализировать традиционный иудаизм, истолковав его основные догмы в интересах промышленного капитала.

Иначе обстояло дело в странах Центральной и Восточной Европы. Евреи, например, польско-галицийского гетто находились в несколько иной экономической и социальной среде — в условиях медленного развития капитализма, опутанного феодальными пережитками. Позиции ортодоксального иудаизма были здесь гораздо более сильными, а идеологическая инициатива принадлежала мелкой и отчасти средней еврейской буржуазии. Их религиозно-философской платформой стало мистическое «учение» — хасидизм, отражавшее в религиозной форме социальный протест еврейских низов против эксплуатации их раввинской верхушкой[28].

Вполне естественно, что первые же попытки религиозно-философского обоснования политического сионизма привели к появлению в самом сионизме двух конкурирующих направлений — «восточного» и «западного»[29]. Лидерами и идеологами западного сионизма были Т. Герцль, автор книги «Еврейское государство», и известный философ М. Нордау. Противоположное им восточное течение, «духовный», или «тайный», сионизм, возглавлял Ахад-Гаам (псевдоним А. Гинцберга).

Хотя ни Герцль, ни Нордау, ни Ахад-Гаам не были философами-профессионалами, их взгляды и их полемика наложили существенный отпечаток на дальнейшее развитие сионистской «философии».

Герцль был типичный «западник». Человек с обычным европейским образованием, венский журналист, сотрудник прессы Ротшильда, он начинал с того, что сам был «убежденным антисионистом»[30]. «Если бы евреи, — писал он тогда, — действительно «возвратились домой», они на другой же день открыли бы, что давно уже не имеют ничего общего друг с другом. Они в продолжение столетий укоренились на новых родинах, где и национализировались»[31]. И если всего через год после этого он уже проповедует сионизм и как цель «еврейское государство», то политическая суть его эволюции ясна: рост социалистических настроений в среде евреев. Сионизм для него модель надклассовой идеологии, затушевывающей социально-экономические антагонизмы буржуазного общества с помощью демагогических лозунгов, вроде того, что «все наше движение имеет в виду улучшение участи именно наших беднейших» [32].

В противоположность Т. Герцлю и М. Нордау, для которых сионизм был, прежде всего, средством отвлечения еврейских трудящихся от борьбы за социализм, Ахад-Гаам подчинил сионизм расизму и шовинизму, воспитанию у евреев чувства превосходства над другими народами. Уже в первой своей работе «Не тем путем», посвященной философскому обоснованию сионизма (1889 г.) и подписанной «Ахад-Гаам» («один из народа»), А. Гинцберг указывал в качестве «единой и исключительной цели» моисеева учения (Торы) создание «национального коллектива» на его «исторической земле». Тут же вводилась категория «народа», единого «во всех своих поколениях», причем «отдельные личности» каждого из поколений аналогичны «маленьким клеточкам в живом организме»[33]. В возрождении этого «коллективистского» религиозно-националистического учения Моисея Ахад-Гаам видит задачу «духовного", или «тайногож, сионизма.

В целом ряде трактатов («Положительное и отрицательное», 1891 г.; «Преждевременное и запоздавшее", 1891 г.; «Жрец и пророк", 1893 г., и др.) Ахад-Гаам постепенно подводит читателя к принятию сионистской «веры". Исходная философская позиция его — некое абстрактное развитие «духа» — «спиритуальный эволюционизм»[34].

Природа, согласно Ахад-Гааму, есть лишь случайная «гармония" непримиримых противоречий[35]. В душе человека борются противоположные начала: абсолютное зло, в котором «нет ни искры добра», и «абсолютное добро", которое «гнушается» суетных мелочей этого мира[36]. Соответственно и «дух общества» неустойчив и изменчив, мечется «то вперед, то назад», а бывает и так, что, не найдя материальной формы для воплощения, этот «дух» блуждает в «бесформенном состоянии» [37]. Отсюда следует, что народ живет «не по законам логики»[38], и познание социального развития невозможно, невозможно и существование объективных закономерностей развития природы и общества.

Каков смысл этих писаний сионистского автора? Оказывается, в этом хаосе, в этой «гармонии» непримиримых противоречий могут разобраться только евреи, ибо их путь национального «я» заранее «предначертан и предопределен первоначальной его сущностью»[39]. А сущность эта, согласно иудаизму, к помощи которого часто прибегает Ахад-Гаам[40], состоит в признании существования «сверхнарода»[41], для которого все окружающее служит лестницей, и по ней он будет восходить все выше и выше, не обращая внимания на размеры ущерба для всей «массы низших существ»[42].

Таким «сверхнародом» и являются, по мнению сионистского «теоретика», евреи, «этическая гениальность»[43] которых обеспечивает их права на мировое господство. «Страна Израиля должна охватить все страны земли, для того чтобы исправить мир царствием божиим»[44],— таково расистское кредо философствующего сиониста.

Однако для основной массы евреев Ахад-Гаам уготовил согласно его «теориям» отнюдь не «царство божие». Поделив «сверхнарод»