Только не думайте, что я бедняжка, у которойбыло трудное детство и которая поэтому-то так и кончила. На самом деле всенаоборот. У меня прекрасное происхождение и выросла я в атмосфере взаимнойсемейной любви.

Родилась я в Индонезии, а затем получилаполное европейское образование. Мои родители и я, мы втроем говорили надвенадцати языках, а я лично – на семи, причем совершенно свободно.

Моя мама, очень импозантная блондинкафранко-германского происхождения, была решительна и серьезна, что не мешало ейбыть очень милой и преданной семье. Она была второй женой моего отца. Егопервая жена была русской балериной, из белых эмигрантов. Сразу же после разводаона уехала, забрав с собой единственную дочь. Несмотря на разницу характеров иличностей, брак моих родителей оказался весьма удачным. Правда, иногда мойотец, случалось, засматривался на какую-нибудь красивую девицу, но, без всякогосомнения, глубоко любил маму.

Я всегда обожала отца. Он был человеком, какихсейчас уже нет: настоящим интеллектуалом, жизнелюбом, прекрасным рассказчиком,влюбленным в искусство, и, наконец, личностью очень щедрой. Его карьера врачасложилась удачно: у него была большая больница на одном из островов голландскойчасти Индонезии. Позже я узнала, что у нас было еще два дома, похожих надворцы. В обоих домах работало много прислуги.

Когда японцы захватили острова, мы всепотеряли, а моих родителей и их новорожденного ребенка, то есть меня, отправилив концлагерь.

Все три года оккупации мой отец много страдал.Его «преступление» заключалось не столько в том, что он являлся голландцем,сколько в том, что он был еще и евреем. Немногие знают, что в юго-восточнойАзии японцы были такими же антисемитами, как немцы в Европе.

В лагере, где нас держали, над входомпо-японски было написано: «Евреи».

Мучили и мою мать. Вся ее вина была в том, чтоона вышла замуж за еврея. Однажды в страшную жару ее заперли на пять дней вбарак, наполненный трупами. Это за то, что она, доведенная до истерики,потребовала добавить к рациону немного риса и воды для меня, а я в это времяболела дизентерией.

Моего отца часто подвешивали за руки надерево, чтобы ноги не доставали до земли, и оставляли так на тропическомсолнце. Если его не убили, то только потому, что им нужны были его знания. Егоразлучили с семьей и отправили в другой лагерь, где назначили врачом. Он одиндолжен был лечить больше тысячи женщин и детей. Это тоже была своего родапытка, особенно для человека, который не мог выносить страдания других людей.

Потом он рассказывал нам, что едва не сошел сума от постоянного беспокойства за свою жену и дочь. По злой иронии судьбы онснова увидел меня лишь через два года после разлуки.

В это время нас с мамой уже освободили, и мы жилирядом с Сурабайей вместе с несколькими друзьями из русских белоэмигрантов.Однажды я упала с дерева и сильно порезала себе ногу. Мамы не было дома, ииспуганная служанка поспешила доставить меня к доктору, который работал вконцлагере.

Он быстро прооперировал мою ногу, – до сих порна этом месте заметен шрам, – и меня отвели домой. Только тогда ему кто-тосказал, что он только что лечил собственную дочь.

– Этот белокурый ангелочек с зелеными глазами– моя дочь? Даже не верится. Когда я ее видел в последний раз, у нее былитемные волосы и голубые глаза!

Лишь к концу войны наша семья собраласьвместе. Правда, правительство конфисковало у нас все, чем мы владели, и нампришлось вернуться в Амстердам и начать все сначала. Отцу перевалило уже засорок, но он был человеком отважным, сильным духом и очень любил работу.Правительство Голландии оказало нам помощь, и отец быстро обзавелсявеликолепной клиентурой.

Вскоре его популярность возросла настолько,что к нему стали ездить лечиться со всех концов Европы. Правда, его финансовоеположение так и не достигло довоенного уровня. Впрочем, по-моему, последнееобстоятельство его не так уж волновало, просто он не был рожден для бизнеса.Всю свою жизнь отец посвятил медицине, больные интересовали его куда большеденег и даже семьи. Иногда он откладывал отпуск, если кто-то из его больныхособенно нуждался в наблюдении. К великому огорчению моей матери, в любое времясуток отец мог быть вызван к своим пациентам. Бывало, по совести говоря, этибольные оказывались красивыми молодыми девицами, страдавшими, как правило, нестолько от мнимых хворей, сколько от серьезного увлечения моим отцом.

Одну из таких «больных» мы с мамой прозвали«девица-горчица». Ей было двадцать четыре года, работала она на горчичнойфабрике.

Сначала отец лечил ее от астмы, но мама вскорепоняла, что она страдает скорее от сексуальной гиперактивности. Увлечение моегоотца «девицей-горчицей» стало для мамы совершенно ясным, когда она узнала, чтосреди отцовских расходов значится и покупка норковой шубки. Непростительнаяоплошность! С этого момента, лишь только «девица-горчица» приходила к отцу, аэто было всегда вечером, после работы, мама обязательно находила повод, чтобынеожиданно войти в кабинет отца, примыкавший к нашему дому.

Однажды вечером мы с мамой убирали со стола накухне, а в это время отец принимал «девицу-горчицу». Вдруг мама спокойносказала:

– Пойду отнесу папе чашечку кофе.

Она налила кофе в большую фарфоровую чашку,которую так любил отец, и направилась в его кабинет. Вдруг раздался такой шум игрохот, что мне показалось, будто река Зюйдер прорвала плотины: крик, вой,хлопанье дверей, звон разбиваемой посуды. Оказывается, мама вошла в кабинетотца без стука и увидела, как «девица-горчица», в чем мать родила, распахнувнакинутую на плечи норковую шубку, страстно и увлеченно берет у отца минет.

Мама схватила ее за волосы и вышвырнула издома на снег в одной норковой шубке на голое тело, запретив впредь появляться унас.

Отец пытался спрятаться в доме, а мама хваталавсе, что попадалось под руку (попался ей и наш самый красивый сервиз), ишвыряла в мужа. Я забралась на лестницу и уже хотела вмешаться, чтобыпредотвратить кровопролитие, но мама в конце концов просто выставила отца издома и пригрозила ему разводом.

Я уже говорила, что мой отец был человекомочень храбрым. Он перенес все страдания войны без единой слезинки, но в этуночь плакал, не стесняясь. Отец очень любил маму и хорошо понимал, сколько горяон ей принес из-за этого ничего не значившего для него приключения.