— Так у тебя ж единой очи не похожие!

— А вот не надо о больном! — Степанида поднял палец вверх.

— Та примета такая! — Лукерья злилась, едва не кричала.

— Чего ты кричишь, Лукерья? — вздохнула Степанида, — это мне кричать надо, а не тебе! Муж изменил — раз! Жить негде — два!

— Стой! — вдруг закричала Лукерья, — кой муж?

— Как какой, обычный, гражданский…

— Сожитель, что ль? — успокоилась Лукерья, — не венчаны?

— Фу! Слово какое мерзкое! Сожитель… — фыркнула Степанида, — ну не венчаны, что такого…

— Напужала! Сожитель не считается!

— Кем не считается? — возмутилась Степанида, — даже по закону считается! Вот захочу, подам на раздел имущества!

— Ох-ох, не горячись, дале слушай! — перебила Лукерья, — или истина уже не интересна?

— Ладно! Валяй! — согласилась женщина, — только с самого начала давай, что там с долгом моего рода? К чайку бы только еще чего-нибудь… погрызть. Чтоб интереснее слушать…

Пробурчала что-то Лукерья, да явила перед Степкой вязанку баранок да миску варенья ежевичного.

— Ой, прелесть ты, Лукерья! А еще наливочки? И я вся твоя, хоть до обеда!

Материализовала Лукерья и чайку свеженького и рюмаху наливочки и принялась рассказывать. Сказка у нее удавалась ладненькая. Заслушалась Степанида. Так вот…

Далече за сотни сотен лет, никто уже и не упомнит когда, возникли в миру особые девы, наделенные даром небывалым. Умели они пару найти душе страждущей и свести воедино две полти. И это был их крест! Всю жизнь свою они посвящали делу великому. Как этих девиц токмо не нарекали! Слагалица, Сваятельница, Плетунья, Сваха, Сводня, Посредница, Искательница…

И был при всякой такой деве дар Сил Земных — Дом Слагалий. В разные часы по-разному нарекали его. Терем Доли, Хоромы Искательницы, Плетуний Дворец, Свашья Хата, Счастье в Шалаше… Но чаще густо, просто — Дом!

Не простым подношением Силы Земные наделили дев этих. Дом могущественный больно! Подсобник великий! В нутре дома того магичная сила заключена была. Все житейские негоразды девицы решала, от бед охороняла, злые напасти прочь отгоняла, да в деле ее великом подсобляла!

— Вот и весь сказ, хозяюшка! Ты та самая Слагалица и есть! Хошь, не хошь, но такова истина!

— Угу… Я значит Плетунья, а дом дедов тот самый Плетуний Дворец значит? — хмыкнула Степанида, — м-да, не велики хоромы!

— А ты хоромы и не снискала покамест, — огрызнулась Лукерья, обидевшись.

— А как заслужить, скажите пожалуйста?

— Как-как, долг свой исполнять, счастье сеять, любовь множить, чуйства спасать, половинки искать, сводить сердца…

— Поняла-поняла… угу, еще вопросик, а отказаться можно?

— Дозволено, коли наследница имеется! У тебя имеется?

— А кто у нас может быть наследницей?

— Дочка, внучка, правнучка, на худой конец племянница с приметами, кой у тебя!

— А приметы, это глаза разные? — задумалась Степанида, а у кого из родичей еще разные глаза видела.

— Не токмо, но про иные приметы я не могу баять, они опосля проявятся!

— А… если я просто уйду? Забуду про глюки и заживу себе как прежде?

— Ну, во-первой ты теперь никуда уйтить не смогешь… а во-второй, — Лукерья захихикала, — былого жития не буде!

— А че смеешься-то? Выкладывай уже все новости! — насторожилась Степанида.

— Да теперича от маеты любовной никуда не подеваться тебе! На каждом угле поджидать станет, переследовать… — заявила Лукерья.

— То есть, как? Не понимаю…

— А всякий мужик теперича хвостишком бегать станет, в любви божиться, дары дарить, на руках носить…

— Тю, так это же хорошо! — расцвела Степанида, — всю жизнь мечтала, чтоб на руках носили, вот только при моих не полных восьмидесяти, — женщина грудь поправила, — килограммах не нашлось желающих… А тут такой шанс! Тем более, что плести эти как их, сети любовные я не умею и к людям лезть не желаю! Кто хочет — сам себе пару найдет! — завершила она.

— Эт тебе теперича, так думается! А как кажен сиромах, хоть шиша, а хоть и баламошка липнуть начнут — белугой взвоешь!

— Кто-кто? — не поняла женщина.

— Ну… эти… побиралы, обормоты и дурачки всякие!

— А-а-а… обормотов мне не надо, — скривилась Степанида, а потом вспомнила, — а что за черные ветки во сне напали на меня?

— Не пригрезилось тебе, — вздохнула Лукерья, — души то несчастные. Влачат жалкое существо, страдальцы… Порой сила их наружу прорывается и норовит схватить Слагалицу, помощи просит.

— Ох ты ж, страсти-то какие на мою голову, — потерла Степанида глаза, — н-нее… такое мой больной мозг придумать бы не смог… неужели правда? Не свихнулась я?

— Явь, как есть, хозяюшка, — вздохнула Лукерья, — не отступайся от нас, не бросай сирых и убогих.

— О-о-о… не начинай только на жалость давить, на мне и так все по жизни ездят! А вы вроде как сила там какая-то могущественная, все мои проблемы решать созданная, так вроде?

— Так-то оно так, да вот только у всякой силы межа имеется… Наша на издыханиях уже. Дед твой домом владел, а даром не обладал! От супружницы он ему достался… Сгинула голубушка наша Евдотья Ильинична на болотах, ягоды собирала, утопла, токмо лапоть и корзинка от ей остались…

— Ох ты ж ужас какой! — поразилась Степанида, — я и не знала…

— Да… страдалиц дед твой, всю жизнь ее любил, Дом не оставил… но силами он не обладал, а наши черпал потихонечку, вот и иссохлись мы… на грани погибели, — и такой же голосок у нее жалобный стал, Степанида не прослезилась едва.

— А… как силой делятся? — спросила тихонечко.

— А как дела свои великие вершат, так силушка сама нас питать начинает. Ты нас, а мы тебя… Твои харчи непростяцкие, знаешь скока силенок мне стоили? — добить решила Лукерья, не иначе. Степанида едва не подавилась последним бубличком. Чашку с чаем от себя отодвинула, словно ей счет огромный выставили.

— Да ешь ты, назад не воротишь, я тебе так, толкую просто…

— Хорошо, Лукерья, подумать надо мне, переспать с этой информацией… А утром ты мне еще раз все расскажешь, на вопросы ответишь, тогда и решим что делать дальше!

— Иди, хозяюшка, отпочинь! Да токмо на дедову койку! Не зря он перинок намостил! Не достают страждущие так высОко!

Вещала — говорила;

Не вякну — не скажу;

Не нать — не надо;

Повинность — обязанность;

Бемужница — незамужняя женщина;

Кой- который, какой;