Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну, существует одна штука, — неопределенно отозвался Синеглаз. — У Сема-ии-Ргла наподобие скрижали из храма Великого Се.
Княжич несколько приободрился. Он понял, что пираты сделали на него ставку, а значит можно потянуть время, рассказывая сказки и заливая в уши слушателям хмельное таме. Авось как-нибудь все образуется. Он раздумывал, какую бы полуправду еще измыслить, чтобы звучало убедительно. Однако в этот момент, слегка приглушенная тюками со шкурами, завыла сирена, и поставленный голос системы оповещения приказал экипажу занять места согласно инструкции о действиях в чрезвычайной ситуации, а пассажирам укрыться в амортизаторах.
— Какого Трехрогого! — на сольсуранский манер выругался Эркюль. — Эй, малец, давай-ка вылезай! Тут уже не до шуток.
Синеглаз и сам это понял. Оказаться раздавленным из-за глупого упрямства ему в любом случае не хотелось. Прихватив с собой растерявшихся мартышек, он с проворством тотемного предка выскользнул из лаза и вслед за Эркюлем порысил в кубрик.
— Живее сюда! — торопил его контрабандист, распределяя мартышек по поверхности амортизатора, пока остальные члены экипажа спешно облачались в экзоскелеты и ввинчивались в проемы узких трапов.
Пользоваться лифтами в нештатных ситуациях на корабле запрещалось, а коридоры и пролеты между палубами были длинные с торчащими из-под раздолбанной обшивки пучками проводов и рядами непонятных трубок. Синеглаз хоть не раз удивлялся их бесконечности, но за время пути изучил не хуже запутанных переходов родного дворца. Когда он в кошачьем облике удирал с мостика и потом выбирался из кубрика, это знание помогло ему оторваться от преследователей. Сейчас княжич внезапно осознал, что его бросают одного в компании орущих мартышек и в случае внезапной эвакуации не факт, что за ним вернутся, и вцепился в Эркюля мертвой хваткой.
— Ты чего? — не понял обезьяний бог.
— Я с тобой! — взмолился Синеглаз.
— Да ты сдурел! — возмутился Эркюль.
Потом, видимо, передумал, и, махнув рукой, вытряхнул из недр комбинезона в амортизатор еще пяток мартышек и указал княжичу их место.
— Давай, полезай!
Синеглаз так и не понял, как они вдвоем втиснулись в один экзоскелет. Похоже, внушительные габариты Эркюля были отчасти обманом. Ибо любой его костюм, включая скафандр, подбирался с таким расчетом, чтобы за пазухой уместились наиболее ценные контрабандные товары или все питомцы. Место последних сейчас и занял Синеглаз, распределивший части своего тела вдоль корпуса контрабандиста на манер рюкзака. Его, конечно, мотало из стороны в сторону, и он ничего не видел, но он все же был уверен, что уж теперь-то в случае чего его не бросят. Вдвоем они достаточно ловко взобрались по крутому трапу, причем Эркюль показал такую прыть, какую княжич от этой туши, напоминающей пещерного табурлыка, явно не ожидал.
Сирена продолжала надрываться, а при подходе к рубке еще и погас свет. Эркюль крепко выругался, но скорости не сбавил. Судя по репликам, доносившимся с мостика, случилось нечто из ряда вон выходящее.
— Почему меня сразу не вызвали? — используя крепкие выражения всех обитаемых миров, выговаривал вахтенным Шварценберг.
— Но я не думал, что в этой туманности окажется такая мощнейшая гравитация, — дрожащим голосом пытался оправдываться старпом.
— Какая тебе это в бездну туманность?! — напустился на него Шварценберг. — Ты что, кусок космического хлама, никогда не слышал о треугольнике Эхо? Мы должны были проскочить его еще два дня назад, но этот мохнатый сученыш, когда носился по рубке, видимо, сбил программу настройки курса.
Хотя Синеглаз почти ничего пока не смыслил в навигации, он вспомнил, как Шварценберг и его помощники упоминали о некоем кладбище кораблей, притянутых чудовищным гравитационным полем тройной звезды, словно в насмешку над ее способностью поглощать любые сигналы прозванной Эхо. Княжич очень хорошо запомнил незнакомые мудреные слова «черная звезда»[1], «пульсар»[2], «красный карлик»[3] — так Шварценберг называл небесные тела, входившие в «треугольник Эхо». При случае Синеглаз хотел бы также поподробнее расспросить капитана или Эркюля, что такое «аккреция вещества»[4], «поляризация вакуума» и «гравитационная сингулярность». Эти термины тоже фигурировали в обсуждении. Другое дело, что никаких настроек он не сбивал. И нечего на него вешать всех кавуков нерезаных.
Синеглаз заерзал, пытаясь выбраться, но его приструнил Эркюль.
— Какая разница, кто сбил настройки курса, — бодрым тоном проговорил Обезьяний бог. — В этом треугольнике и раньше пропадали десятки кораблей, включая звездолет «Павел Корзун», на борту которого находился наш знакомец Пабло Гарсиа. И вряд ли в каждой рубке резвились горные коты. Черная звезда нестабильна, как непроходимая червоточина, да и на пульсаре периодически случаются вспышки рентгеновского излучения, от которого электроника сбоит!
— И что, у нас тоже никаких шансов выбраться? — всхлипнул кто-то из команды.
— Не с таким количеством энергии, — не стал его обнадеживать Шварценберг. — Если бы мы не сделали крюк, забирая этого бесполезного звереныша на Васуки, — попытался вернуться он к прежней теме.
— Или пробыли бы там немного дольше, — заметил Эркюль, напоминая о спешке, в которой одержимый своими грандиозными замыслами Шварценберг покидал планету, даже не удосужившись полностью зарядить аккумуляторы, на что ему потом неоднократно пенял Обезьяний бог.
— Что будем делать, кэп? — поинтересовался еще кто-то из команды настолько робко, что Синеглаз даже не узнал голоса.
Шварценберг отозвался привычной похабщиной, означавшей, что в сложившейся ситуации он предпочел бы обойтись без дурацких вопросов.
— Насколько мне известно, в треугольнике Эхо одна из планет имеет твердую поверхность, — отведя душу, пояснил он. — И у нас с вами появился шанс проверить, так это или нет. Шевелите задницами, салаги безрукие! — возвращаясь к прежнему сварливо-деловому тону, приказал он. — Мне нужны данные для расчета нового курса. И обязательно нужно сделать поправку на гравитацию. Попытаемся совершить посадку, а там видно будет.
Глава 2. Амазонки с пустоши
Багровой пышностью над океаном пылал закат. Ультрамариновые волны лениво ласкали ступени мраморной лестницы, приятно щекотали босые ступни. Легкий ветерок перебирал пышные волосы, норовил распахнуть полы шелкового свободного одеяния, наброшенного на голое тело и скрепленного золотыми застежками с розовыми жемчужинами. Пестрокрылые птицы в дворцовом саду пели своим возлюбленным серенады и эпиталамы, а розы и магнолии цвели жертвенно и бесстрашно, словно не верили в увядание и смерть.
Дочь раджи Сансары принцесса Савитри и сама себе временами казалась всего лишь жертвой, нарядно убранной и умащенной, но все равно обреченной на заклание, птицей, запертой