Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Тебе не следовало так с ним разговаривать, — говорит Спенсер, пробегая трусцой, чтобы догнать меня. — Он всё ещё может быть одним из убийц.
— Нет, — говорю я и нутром чувствую, что права. Мистер Мерфи слишком пуглив, слишком нервничает. Он едва ли может обидеть муху. И я говорю это в буквальном смысле. Однажды в нашем классе английского языка с жужжанием летал огромный слепень, и вместо того, чтобы просто прихлопнуть его, мистер Мерфи потратил пятнадцать минут, пытаясь прогнать его через открытое окно. — Я не знаю, что он задумал и какова его конечная цель, но он не убийца.
Спенсер хмурится и выдыхает, засовывая руки в карманы своей юкаты, когда мы направляемся в зал для завтраков и проходим мимо шумного стола Марка, где все его бессердечные, надоедливые друзья-футболисты воют и визжат так, будто Юджина там никогда и не было, как будто он никогда не был одним из них. Я не видела, чтобы они проявляли хоть какое-то раскаяние. Они даже не зажгли поминальную свечу в память о нём в маленьком святилище рядом со стойкой регистрации.
— Ты настолько уверена, что он не убийца, так, когда же ты будешь так уверена насчёт меня? — спрашивает Спенсер, и как только мы сворачиваем за угол, удаляясь от зоны для завтраков, он прижимает меня к стене, положив руку мне на плечо. Он опирается локтем о стену над моей головой и смотрит на меня, глаза темнеют от разочарования.
— Ты был на улице в толстовке, Спенсер Харгроув, — говорю я, желая заплакать, но я отказываюсь проливать слёзы. Я не могу решить, расстроена ли я из-за мёртвого тела, из-за погони… или из-за неопределённости. Я злюсь на себя за то, что не могу доверять парням. И я зла на них за то, что они с самого начала так усложняли всё это. — Прямо со сранья.
— Со сранья? — спрашивает он, выглядя слегка озадаченным. — Так не говорят, Чак.
— Конечно, говорят. Почему говорят «с ранья», а «со сранья» нет? В чём разница?
— Говорят: «С раннего утра», Чак-лет, — возражает он, но я качаю головой и поднимаю палец.
— Я много раз слышала, как использовали фразу «со сранья».
— Ага, ты использовала. — Спенсер качает головой, а затем вздыхает, прижимаясь своим лбом к моему. Мои глаза закрываются сами по себе, а руки сжимаются в кулаки на его юкате спереди. Та искра между нами снова разгорается, и даже с моими подозрениями я чувствую себя бессильной остановить это.
— Я вышел покурить пораньше, потому что не мог уснуть, Чак. Я не мог уснуть, потому что знал, что ты там с Черчем, и я… — он тяжело выдыхает, и его тёплое дыхание касается моих губ. Мои глаза приоткрываются, и я понимаю, что смотрю на него снизу-вверх, на эти длинные тёмные ресницы, отбрасывающие тени на щеки. — Я ревновал, — признаётся он. Спенсер открывает глаза и кривит лукавую полуулыбку. — Не слишком мне подходит, да? Вся эта ревность?
— Я бы беспокоилась о тебе, если бы ты не ревновал, — шепчу я в ответ, желая поцеловать его так сильно, что у меня болят губы. — Я имею в виду, если бы ты встречался с другой девушкой… не говоря уже о нескольких девушках — однояйцевых близнецах, не меньше — я бы сошла с ума. Я не смогла бы этого сделать, это сломало бы меня.
— Сломало бы тебя? — говорит он, а затем смеётся, его запах кедра и иссопа окутывает меня. — Потребовалось бы гораздо большее, чем это, чтобы сломить тебя, Чак-лет.
Я бью его в грудь тыльной стороной ладони, а затем хватаю за край его юкаты.
— Меня не волнует, что ты ревнуешь; я понимаю это. Я не хочу делить тебя ни с кем другим. — Слова произносятся тихим шёпотом, так тихо, что, боюсь, Спенсер меня не расслышал, и мне придётся их повторить. Он внезапно наклоняется и завладевает моими губами в своей удручающе идеальной манере, в этом сладко-властном поступке, от которого у меня перехватывает дыхание, и я одновременно очарована.
— Тебе не придётся делить меня, — обещает он, посасывая мою нижнюю губу, беря её в плен, прежде чем милостиво отпустить. — Просто мне трудно делить тебя с кем-то. Вот что не давало мне уснуть всю ночь, заставило встать так рано. Я просто пытался выкурить несколько сигарет и поразмыслить в этом чёртовом лесу. — Он немного откидывается назад и теребит пальцами перед своей юкаты. — Это даже не моя толстовка, это Мики. Я позаимствовал её прошлой ночью, когда мы с Рейнджером пошли покурить. Здесь становится холодно в… — Спенсер оглядывается вокруг на минуту и хмурится. — Ну знаешь, где бы это ни было, в заднице, у чёрта на куличках, да?
Улыбка появляется на моих губах, а затем я стону и прислоняюсь спиной к стене.
— Это была толстовка Мики? — спрашиваю я, указывая через плечо на сушилку, где сейчас висит промокшая толстовка, о которой идёт речь. Спенсер коротко кивает, прежде чем сделать паузу и посмотреть на меня.
— Ты же не думаешь… — начинает он, когда я провожу руками по лицу.
— Я хочу думать, что он убийца, не больше, чем я хочу думать так о тебе, — вздыхаю я, опуская руки по швам. Спенсер лезет в карман и роется там в поисках пачки сигарет и зажигалки, вытаскивая сначала одну, затем другую. Он снова делает паузу, хмурится, а затем переворачивает зажигалку, чтобы мы могли увидеть, что находится с другой стороны.
То, что он мне показывает… вызывает у меня серьёзные грёбаные мурашки по коже.
Вся эта чёртова штука в брызгах красного воска.
— Дай угадаю, — начинаю я, прежде чем Спенсер успевает сказать что-нибудь еще. — Это тоже зажигалка Мики?
Спенсер, возможно, и не был одним из убийц… но Мика мог им быть.
— Это просто зажигалка, — начинает Мика, моргая на меня большими зелёными глазами, когда я кладу оскорбительный предмет ему на ладонь. Он мгновение изучает её, а затем его лицо бледнеет. Вероятно, он сделал то же самое, что и я, и вспомнил красные свечи и обезглавленную птицу, брызги красного воска, оставшиеся на кофейном столике в женском общежитии. —
