Все бы хорошо, только смертей много. Их более чем хватает всегда, но весной…

Спрашивается, зачем MEMENTO, зачем помнить об ЭТОМ, когда вся сущность наша, все силы сознания и подсознания, вместе взятые, этому так отчаянно сопротивляются: забыть! – только забыть и не вспоминать… Смерти нет, нет и нет, а та, которая есть – смерть чужая, а не моих любимых и не моя… Забыть и не вспоминать до самого… Что же толку помнить, ведь все равно… зачем… забытьнельзяпомнитьнельзязабыть…

Упорно, отчаянно упорно прячет головку в пески забвения, в омутки суеты наша пожизненная, неизгонимая детскость. Вопрос вопросов для нее непосилен.

А не помнить не выходит. Напоминания от инспектора Мементова приходят все чаще, все настойчивее, все настырнее. Когда забывать больше не получается, остается взрослеть.

вдруг проснулся

Есть закон сохранения, это всем известно. Все мирообразующие основы бытия сохраняются: материя и энергия, пространство и время. Сохраняется и даже, физики полагают, растет энтропия – мировой беспорядок, хаос, дезорганизация, обесформленность. Это тоже мирообразующая данность.

Противоположность ее – ин-форма-ция: упорядоченность, организованность, бытие-в-форме, то бишь с неким смыслом.

Отличие информации от энтропии, как теперь знает любой школьник, состоит в том, что информация может быть передана, как эстафета – перенесена с носителя на носитель. Мозг, хромосомы с ДНК, жесткий диск, флешка, мало ли еще что…

Энтропия же не передается, не переносится – нечего переносить, нет содержания – энтропия просто причиняется, наступает и воцаряется. Жизнь – движущийся во времени поток самовозобновляемой информации, эстафетное бытие биоформ. А смерть – пришествие энтропии: разрушение биоформы.

Свежий труп – разрушающаяся информация огромной величины, только что бывшая самовозобновляемым потоком и становящаяся нулем.

Логика закона сохранения, однако, подсказывает, что абсолютного нуля информации быть не может; разрушенная информация должна где-то как-то сохраняться, а не просто безвозвратно переходить в энтропийное отсутствие. В мире базовых физических данностей все изменяется, преобразуется, переходит в разные виды, на разные уровни – но все сохраняется. Другие измерения, другие пространства и времена для современной науки уже не фантазии, а предмет исследовательского поиска. Почему не предположить, что сохраняется, переходя в какие-то иные измерения, информация или информационно-энергетическая (инфергическая) структура, именуемая душой?

Здравый критический ум по справедливости должен отнестись к такому предположению с недоверием: ну еще бы, ведь нам так хочется продолжать быть всегда и так не хочется никогда больше не быть. Так просто принять желаемое за действительное, так легко себя уговорить, что все-таки не умрем, утешиться хоть какой-нибудь лазеечкой в вечность. Но в наше время уже трудно с детским простодушием верить в бессмертие души лишь потому, что об этом все еще со стариковской упертостью вещают обветшалые религии, вот и изыскиваем наукообразные обоснования…

Агрессивное присутствие энтропии – смерти в жизни – открывается каждому, всеохватно и всеочевидно. Присутствие жизни в смерти не очевидно.

Алина, будущая моя коллега, хочу вас поздравить. Не примите за насмешку. Искренне поздравляю, даже вдвойне: и просто как человека и как психолога – человека, намеренного помогать человекам быть человеками.

Вы переживаете сейчас кризис душевного взросления, вы до него дозрели. И ставит душа ваша перед вами вопрос вопросов, наконец, напрямую: да, зачем жить вам и зачем живут все – при том всеобщем условии, что жизнь наша здесь временна, как аренда жилья. Что придется, раньше или позднее, нам всем и каждому это жилье покинуть, освободить – вернее, освободить от него себя.

Уже в миг зачатия подписывается каждому существу, отправляющемуся жить, приговор-неизвестно-за-что для приведения в исполнение-неизвестно– когда, но, с вероятностью, приближающейся к стопроцентной, не позднее биологически предельного срока жизни (со статистическим люфтом от – до) для особей данного вида. Для собаки это, самое большее, лет пятнадцать – двадцать, для человека…

Тяжко, конечно: четверть века почти оставаться в детском убеждении, что будешь пребывать тут всегда, что все по какому-то недоразумению умирают, а ты ни в коем случае, никогда, ни за что, – и вдруг вмиг очнуться и осознать, что ты из всеобщего правила не исключение.

Но, хочу вас спросить: легко ли представить, что – исключение? Что придет момент, когда все-все-все умерли, а ты живешь себе и живешь? Как у Фредерика Брауна: «Последний человек на Земле сидел в комнате. В дверь постучались…»

Вот он самый кошмар-то был бы. В таком положении ответа – ЗАЧЕМ – уже точно не было бы.

Тут, на постоялом дворе нашей жизни, приходится каждому что-то для себя решать. Принять какую-то версию, более или менее общую, или свою доморощенную. В чем-то увериться или о чем-то с собой условиться, хотя бы ненадолго. Или – как делает большинство, не перегружающее себя размышлениями, – просто забывать, забывать снова и снова, уходить от неразрешимости испытанным детским способом: вытеснять из сознания.

Я что-то подобное мучительно пережил в первый раз в возрасте около шести лет. Безо всякого физиологического повода, никакой такой дурноты – просто открылось… И вся последующая жизнь – желал того или не желал, помнил или нет – превратилась в вопрос, ответ на который можно получить только из-за поворота, который впереди. Из-за горизонта, за которым окажемся. После последней точки того текста, который есть наша земная, здешне-сейчасная жизнь.