В каком классе учится твой племянник?

Да его разве разберешь?! — возмутился Макс. — Он ведь два раза на второй год оставался!

А ты, случайно, не знаешь, что они в этом возрасте читают по школьной программе? — поинтересовался Никольский, желая, таким образом, приблизительно представить себе умственные способности среднестатистического подростка.

Это смотря кто... — угрюмо произнес Макс. — Мой-то племяш по возрасту давно бы уже должен академиком стать, а он, долдон, все еще то ли в седьмом, то ли в восьмом классе торчит. Кажется, им на лето задавали прочитать «Войну и мир» Достоевского. Но это неточно. Если хотите, я могу у племяша уточнить.

Уточни, дорогой, уточни, — посоветовал Никольский, — уточни, кто автор «Войны и мира». Это в твоем возрасте не поздно.

Не, мне-то уже поздно, — безнадежно махнул рукой Макс. — Я же в школе немецкий изучал, что ж мне теперь обратно башку ломать и французский язык учить ради того, чтобы одну книжку прочитать? Не, у меня на это времени нету.

Ты о какой книге говоришь? — не понял Никольский.

О «Войне и мире», о какой же еще? Я же вам объясняю: я в школе немецкий учил, а «Война и мир» на французском написана. Я пробовал ее читать, давно, еще когда в школе учился. Первую страницу открыл, а там — оба-на! — сплошное парле ву франсе!

М-да, — произнес Никольский, с сожалением глядя на мужественное лицо Макса. Затем он взял свой кейс, вышел из машины и направился к скамейке, на которой его ждал Вадик.

Александр Венедиктович шел по тротуару в тени деревьев, но даже здесь асфальт был мягким — это плавило солнце, которое сегодня жгло как в пустыне Сахара.

Никольский вспомнил, как в детстве он любил рассматривать глобус, а научившись читать, всегда произносил название этой пустыни с ударением на первом слоге — пустыня Сахара. Тогда он был уверен, что сахарный песок, который его мама покупала в магазине, добывают именно в пустыне Сахара. Он даже представлял себе смуглых жителей пустыни, которые по утрам выходили на работу, то есть открывали двери своих хижин и прямо у себя во дворе черпали лопатами сахарный песок, наполняли им мешки и грузили на верблюдов. Потом караваны верблюдов шли в Москву, чтобы доставить в продуктовые магазины сахар из пустыни Сахара.

Подумав о своем детстве, Никольский вспомнил песенку кота Базилио из фильма о Буратино:

Какое небо голубое, Мы не сторонники разбоя. На дурака не нужен нож, Ему с три короба наврешь И делай с ним — что хошь!

Про себя напевая этот кушет, Никольский заметил, что все эти детские воспоминания совсем не отвлекают его от главной мысли — о предстоящем разговоре с Вадиком.

«Все-таки интересно работает мозг, — подумал Александр Венедиктович, — от мягкого, раскаленного солнцем асфальта, через пустыню Сахара к детству, к любимой сказке о золотом ключике, а от нее — к подростку Буратино, который сидит на скамейке под «небом голубым» и ждет «не сторонника разбоя» Базилио, то есть меня, Никольского, который сейчас «с три короба наврет» и...»

Добрый день, Вадим, — подойдя к скамейке, произнес Никольский и, широко улыбаясь, крепко пожал Вадику руку. — Я — Александр Венедиктович.

Здрасте! — взглянув на Никольского, Вадик сразу решил: «Солидный дядька, такой не обманет. Рёвз обещал сделать заказ, значит, сделает».

Рад. Очень рад с вами познакомиться. — Никольский сел на скамейку рядом с Вадиком и положил кейс себе на колени. — Простите, Вадим, у меня очень мало времени. Если вы не возражаете, то давайте сразу перейдем к делу.

Давайте, я не против, — смущенно пожал плечами Вадик. Вообще-то он чувствовал себя не в своей тарелке, ведь это был первый в его жизни заказ, и он понятия не имел, как «заказывают заказы» и как при этом надо себя вести.

Итак, — деловито произнес Никольский. — Я представляю рекламный отдел журнала для подростков «Скаут». Не слышали о таком? Это в Риге. Я хочу, чтобы вы сделали для нашего журнала фоторекламу духов «Дзинтарс». Вы знаете, что такое парфюмерия? — спросил Никольский и, не дав Вадику ответить, объяснил: — Слово «парфюмерия» произошло от французского слова «парфюм», что в переводе на русский означает «запах». В мире существуют тысячи запахов: запах розы, запах ландыша, лаванды и так далее. Парфюмеры выбирают запахи, смешивают их, и тогда получается букет. Букет — вот что отличает одну марку духов от другой! Для чего я это говорю? — снова задал вопрос Никольский, и снова сам же ответил: — Для того, чтобы вы поняли задачу, которую я перед вами поставлю. — Никольский говорил и действовал быстро, не давая Вадику опомниться и осмыслить его слова. Александр Венедиктович пудрил мозги, втирал очки, вешал лапшу на уши, обувал, кидал, лепил горбатого, одним словом, врал. Но врал он умело.

Достав из кейса три флакончика духов, два из них он передал Вадику со словами:

Это образцы, — а третий оставил в своих руках.

Дальше Никольский действовал как опытный рекламный агент: он ловко вынул пробку, зажав мизинцем горлышко, быстро перевернул флакон, потом схватил руку Вадика и легко мазнул мизинцем по тыльной стороне запястья Сит-никова.

Махните рукой, чтобы испарился запах спирта, — посоветовал Александр Венедиктович.

Вадик молча подчинился.

Еще несколько мгновений, чтобы раскрылся букет. — Никольский выдержал короткую паузу. — А теперь вдохните этот аромат. — Александр Венедиктович легко, как веером, помахал над запястьем Вадика своими пальцами: — Чувствуете?

Хорошо пахнет, — покорно потянув носом воздух, сказал Вадик.

Хорошо? — криво усмехнулся Александр Венедиктович. .

Хорошо.

Простите за нескромный вопрос, у вас все в порядке с обонянием?

Не жалуюсь.

Скажите, чем пахнет мякоть киви?

Клубникой и ананасом, — ответил Вадик, которого совершенно сбил с толку этот энергичный «рекламный агент».

Вы прекрасно чувствуете запахи! — воскликнул Никольский. — И с вашим обонянием вы по-прежнему считаете, что эти духи хорошо пахнут?!

Н-у-у... — неуверенно протянул Вадик. — Теперь я даже не знаю, что сказать... А почему вы?..

Да потому, что это отвратительные духи! — перебив его, воскликнул Никольский. — Они ужасны, так же как десятки других известных во всем мире духов, которые ловкие парфюмеры закатали в привлекательные упаковки, снабдили лейблом, клеймом какого-нибудь модного пройдохи и пустили в мировую торговую сеть! Вспомните э*ги тяжелые, тошнотворно-сладкие запахи, от которых мутит! Уверяю вас, что этот запах, — Никольский поставил на ладонь флакон рижских духов «Дзинтарс», — ничуть не хуже парфюма известных французских фирм! Если говорить честно, то эти даже лучше!

Да я и не спорю... — пожал плечами Вадик, который совершенно не разбирался в духах.

Замечательно! Значит, вас я убедил! Теперь я должен убедить в этом юных читательниц и читателей нашего журнала. Уверен, что с вашей помощью я справлюсь с этим нелегким делом. Но для этого... — Никольский достал из кейса журнал, раскрытый на той странице, где Дина Кирсанова, сидя на лошади, стреляла из лука в воображаемую цель. — Для этого вы должны сделать фотоснимок, похожий на этот. — Взгляд Никольского снова приковала к себе бриллиантовая диадема, и он, забыв про осторожность, почти машинально спросил о том, что его волновало: — Как вы думаете, это подлинник?