Латимер стоял чересчур близко, и в глазах его горел опасный огонек безумия.

— Возляг со мной, — вновь услышала Авалон его хриплый шепот.

«Загляни в него, — искушала химера, — загляни…»

И Авалон помимо воли на миг заглянула в сознание Латимера. Случилось именно то, чего она всегда боялась, — чужие чувства потоком хлынули в нее, понесли, закружили. Трижды проклятая химера, овладев ее волей, распахнула запретные врата…

«Загляни!»

Темное, жаркое желание, страх, и снова — желание. Стыд. Авалон тщетно пыталась заслониться от образов, которые кипели в распаленном мозгу Латимера. Нагая женщина, с ней мужчина, постыдное, запретное… и эта женщина — она, Авалон, а мужчина — Латимер… а потом к этим образам примешалось нечто иное, манящее, пугающее, мрачное — дым, плоть, пища, горечь, и снова — жгучий стыд оттого, что он не в силах отказаться от этого…

«Губы, тьма, плоть — похоть — жажда — ведьма — страх — похоть — тьма…»

Вместе с Латимером Авалон вынырнула из опасной бездны. Голова у нее кружилась. Не подозревая о том, что произошло, Латимер потянулся к ней — и тут случилось неожиданное.

Авалон перехватила его руку, уперлась большим пальцем в мякоть ладони и резко вывернула ее назад.

Одновременно она шагнула вперед, укрыв плененную руку в складках платья, и другой рукой сжала локоть мужчины — да так, что он не мог и шевельнуть рукой. Все это произошло почти мгновенно. Авалон многому научилась за те годы, что ее считали мертвой.

Она чарующе улыбнулась, словно Латимер только что шепнул ей галантное словцо, отчего они и оказались так близко, едва ли не в объятьях друг друга.

Застигнутый врасплох, Латимер широко раскрыл глаза от боли. Авалон не выпускала его руку, но и не усиливала нажим — просто давала понять, что он в ее власти.

В дальнем углу зашептались непрошеные зрители, повторяя ее имя.

— Слушай меня внимательно, — процедила Авалон, понижая голос до едва уловимого шепота. — Понять, что ты не спишь по ночам, очень просто. Если я еще раз услышу, что ты называешь меня ведьмой, — тебе, милорд, будет очень, очень плохо. Подумай сам, разве колдовская сила держит сейчас твою руку? Ни когда не забывай, как я умею защищаться. Ты меня понял, милорд?

Латимер лихорадочно огляделся и скрежетнул зубами.

— Понял, — прошипел он.

— Прекрасно. За такое благоразумие я, лорд Латимер, окажу тебе услугу. Я, видишь ли, слыхала, что ты пристрастился поедать некие необыкновенные грибы, что тебя приохотили к этому делу твои друзья. Я тебе не друг, Николас, но и они — тоже. И я не желаю тебе зла. Все твои дурные сны и бессонные ночи — порождение этих грибов. Забудь о них — забудешь и о кошмарах.

С этими словами Авалон выпустила его руку. Ла-тимер отпрянул, потирая запястье.

— Я не желаю тебе зла, — повторила Авалон.

Он повернулся и быстро пошел прочь от нее, прямо к тем, кто, изнывая от любопытства, жадно ловил все подробности. За это время собралась небольшая толпа, которая тотчас плотно окружила Латимера, сомкнулась вокруг него, желая насладиться рождением нового скандала.

И Авалон с обреченной ясностью поняла, что теперь беды не миновать.

Англия, Трэли, сентябрь 1159 года

Конный отряд приближался к замку. Сияли яркие цвета семейства де Фаруш — алый, зеленый, белый. Всадников было по меньшей мере сорок, все со сверкающими мечами, все на статных тонконогих скакунах. Всадники двигались слитно и слаженно и оттого издалека казались сказочной змеей из живого блистающего металла, которая грозно струится между холмов, словно воплощение самой войны.

Почти во главе отряда, окруженная солдатами, ехала женщина на гнедой кобыле.

Леди Авалон наотрез отказалась сесть в крытый паланкин, который предназначался специально для нее. Она откинула капюшон плаща, и солнце сверкало в ее волосах, таких светлых, воздушных, что многие солдаты в душе сравнивали их с ангельским нимбом.

Зато те, кто долго и бесплодно уговаривал Авалон сесть в крытый паланкин, ворчали себе под нос, что ангелы, дескать, не бывают такими упрямыми. А кое-кто даже шепотом пересказывал невероятные слухи, не решаясь, однако, произнести ни слова вслух — особенно если встречался взглядом со странноватыми глазами этой необыкновенной женщины.

— Взгляните-ка вон туда, миледи. — Солдат, ехавший во главе отряда, повернулся в седле и рукой указал вдаль. Юная всадница проследила взглядом движение его руки.

За длинным отрогом холма, сквозь осеннее золото деревьев проступал силуэт замка Трэли. Замок принадлежал теперь Брайсу, барону де Фаруш, — кузену и опекуну Авалон.

Двенадцать лет назад этот замок горел. Авалон полдня играла одна в лесу. Она забралась на березу и увидела бушующий пожар.

С вершины дерева, стоявшего на опушке леса, видно было все. На замок напали пикты. И что бы там ни говорили лондонские сплетники, Авалон помнила все.

Клубы черного дыма, густо окутавшие замок.

Кричащие, мечущиеся люди. Иные из них уже лежат недвижно на земле, в лужах собственной крови.

Нянька Авалон, Фрина, бежит к дереву, в ужасе громко зовя девочку.

И не видит, что за нею гонятся.

Лица тех, кто гнался за Фриной, были разрисованы странными узорами. В руках они держали мечи, и руки их были в крови. И одежда — в крови. Чужаки бежали прямо к березе, на которой сидела Авалон, и было в их размеренном беге нечто зловещее, неостановимое. Авалон успела спрыгнуть на землю, чтобы предупредить Фрину об опасности, но было уже слишком поздно.

Вопреки тому, что твердили сплетники, Авалон не видела, как погиб ее отец. Но няньку убили и правда у нее на глазах под той самой березой.

Раскрашенные с ног до головы убийцы были мятежными пиктами, людьми без крова и без чести. Но семилетняя Авалон сочла их за тварей, порожденных наихудшими ее кошмарами, — кровожадных гоблинов со сверкающими глазами.

Еще миг — и она тоже погибла бы там, под березой, ей, как и Фрине, безжалостно перерезали бы горло… но тут появился дядя Хэнок. Он гостил в замке у отца Авалон — и вот теперь пробился через хаос, кровь и смерть и перебил всех гоблинов. Хэнок спас нареченную своего сына и увез ее далеко-далеко, в самую холодную страну в мире — Шотландию.

В последний раз Авалон видела замок Трэли, когда Хэнок Кинкардин увозил ее прочь на спине своего коня, а она кричала, лягалась и вырывалась что есть мочи — до тех пор, покуда ей в рот не сунули кляп, пахнувший дымом и смертью.

Но сегодняшний день был ясным и теплым, и казалось, что с той страшной поры минуло не двенадцать лет, а целая жизнь. Вокруг зеленели пологие холмы, и все было спокойно. Леди Авалон де Фаруш помнила объятый пламенем Трэли, но теперь замок был изрядно отстроен и заново укреплен.